Интимный кинематографический опыт

В этом выпуске о своих любимых художественных и научных произведениях, а также о произведениях, полезных в преподавании, рассказывают Анастасия Иваненко, Дарья Алова и Наталья Верещагина.

Художественное произведение

Наталья Верещагина, старший преподаватель Института медиа факультета креативных индустрий, руководитель Центра развития образовательных партнерств факультета креативных индустрий

Кинематографический опыт, как и любой опыт, является уникальным, несмотря на существование общих культурных практик. Даже если вы сидите в зрительном зале кинотеатра с сотней других киноманов, chacun son cinéma (с фр. «у каждого свое кино»).

В средней школе я довольно часто болела, и это стало частью моего интимного кинематографического опыта. Оставаясь дома для восстановления, я принимала мои «кинопилюли» — VHS-кассеты, купленные на рынках или взятые напрокат. Среди них не последнее место занимал фильм «Чужой» (Alien, 1979) Ридли Скотта. Мне кажется, я могла смотреть его подряд несколько раз в день. Помню, как завораживала жуткая атмосфера от Ханса Гигера, в которой разворачивалась история о почти неуязвимом космическом паразите и единственной выжившей — Рипли с ее рыжим котом. Мысль о том, что “in space, no one can hear you scream” (с англ. «в космосе никто не услышит твоего крика»), не вызывала страх, скорее будоражила воображение. Этот биотехнологический хоррор, как это ни иронично, стал одним из пунктов в рецепте восстановления.

Со временем «Чужой» попал в мой исследовательский фокус, и мне посчастливилось принять участие в проекте «Космос в медиакультуре: практики воображения и репрезентации», где мы с коллегой обратились к анализу «жуткого космоса» в трилогии Ридли Скотта («Чужой», «Прометей», «Чужой: Завет»). Нас интересовало, как в этих произведениях конструируется образ космического пространства, какие страхи и тревоги эпохи в них репрезентируются — от биологической угрозы первого фильма к тревогам, связанным с искусственным интеллектом, в более поздних произведениях.

Сегодня, когда я снова обращаюсь к этому фильму (и снова, как в детстве, немного приболев), он остается для меня одновременно и «кинопилюлей», и богатейшим материалом для академической рефлексии, особенно в контексте расширяющейся трансмедийной франшизы.

Дарья Алова, преподаватель департамента теории права и сравнительного правоведения факультета права, директор Центра по работе с абитуриентами факультета права

Среди художественных произведений, оказавших на меня наибольшее влияние, особое место занимает роман Федора Михайловича Достоевского «Идиот». Впервые я познакомилась с этим произведением еще в старших классах школы, однако его подлинный смысл стал для меня раскрываться уже в годы обучения в университете, а затем и в процессе научной и преподавательской деятельности. Менялось не только восприятие текста, но и угол зрения на ключевые философские и аксиологические проблемы, заключенные в образе князя Мышкина, что, в общем-то, закономерно. Как говорил один небезызвестный персонаж, «я развиваюсь или нет?».

В центре повествования у Достоевского — попытка сохранить нравственную цельность в условиях духовно и ценностно фрагментированного мира. Мышкин как носитель христианской любви и почти евангельской добродетели противостоит не только злу в привычном смысле, но и равнодушию, цинизму, отчужденности. Этическая радикальность образа героя заставляет задуматься о границах добра в социальной реальности, где даже искреннее стремление к любви может быть воспринято как наивность или безумие. Особую силу роману придает не только философская проблематика, но и психологическая глубина, сложность композиции, стилистическое многообразие.

С течением времени я все более убеждаюсь, что «Идиот» — не только литературное произведение, но и своеобразный философский опыт, попытка осмыслить человека в его предельных антропологических и нравственных проявлениях. В этом смысле роман Достоевского представляет собой ценнейший источник для философии права, особенно при анализе понятий ответственности, вины, нравственного выбора и свободы. Я бы рекомендовала этот роман тем, кто заинтересован в проблематике границ человеческой субъективности, а также студентам, изучающим гуманитарные и социальные науки, прежде всего как культурно-философское зеркало современности.

Среди кинематографических произведений особое значение для меня имеет фильм «Я — начало» (реж. Майкл Кэхилл, 2014), соединивший элементы научной фантастики, философской притчи и любовной драмы. Центральная идея картины — попытка примирения научного мировоззрения с метафизическим, интуитивным знанием. Образ главного героя, молекулярного биолога, сталкивающегося с феноменами, выходящими за пределы эмпирически объяснимого, резонирует с моей собственной установкой на открытость к различным формам познания и порой недогматическую философскую позицию.

Фильм затрагивает вопросы идентичности, повторяемости опыта, трансцендентности человеческого сознания, что, в свою очередь, отсылает к тем темам, которые нередко обсуждаются и в философии права: соотношение свободы и детерминизма, природа субъекта, роль интуиции в моральной практике. Эта кинематографическая работа может быть интересна тем, кто склонен к междисциплинарному мышлению, а также стремится к диалогу между рациональной наукой и философией духа.

Академическое произведение

Наталья Верещагина

Как исследователь я начала формироваться в поле философии, и, пожалуй, одно из первых произведений, которое оказало на меня действительно сильное влияние, — работа Алексея Федоровича Лосева «Диалектика мифа» (1930). Произведение и сам автор окружены драматическим историческим контекстом, работа долго шла к своему читателю, но, к счастью, была опубликована. Одно из ее переизданий, дополненное ранее исключенными фрагментами, попало ко мне в руки на первом курсе университета. С тех пор я возвращалась к этому тексту, занимаясь разной исследовательской работой — от изучения новых религиозных движений (NRM) до исследования советского пантеона космонавтов в медиа.

Алексей Федорович обращается к природе мифа, не рассматривая его в негативном противопоставлении к рациональному, реальности и науке, в своих поисках он аккуратно выстраивает онтологию мифа, сам он это называет «феноменолого-диалектическое раскрытие понятия мифа». Миф предстает способом осмысления мира, формой структурирования реальности, оставаясь при этом живым личным опытом. Он неискореним, но формы его присутствия изменчивы. Эти идеи мне кажутся продуктивными, и не только в сфере социологии религии или антропологии, но и в медиаисследованиях.

Дарья Алова

Что касается научных текстов, то особенно повлияла на меня книга академика Вячеслава Семеновича Степина «История и философия науки». Это произведение стало для меня важнейшей вехой в становлении как исследователя, занимающегося философией и теорией права. Степин не только предлагает концептуальную реконструкцию развития научного знания, но и формирует эвристическую модель научной рациональности, в которой взаимодействие научных, философских и ценностных компонентов выступает как необходимое условие прогресса.

Особенно значимым представляется его тезис о многослойной структуре научного знания, включающей в себя помимо эмпирических и теоретических элементов еще и мировоззренческие основания. Этот подход позволяет по-новому взглянуть и на правовую науку — как на дисциплину, в которой важны не только нормативные конструкции, но и их философская, аксиологическая подоснова. В этом смысле труд Вячеслава Семеновича Степина способствует развитию критического, рефлексивного отношения к собственному предмету исследования, что я стремлюсь транслировать и в педагогическом процессе.

Произведения, оказавшие влияние на преподавание

Дарья Алова

Мое педагогическое мышление во многом формировалось под влиянием философски ориентированных концепций образования, прежде всего в контексте персонализма и идеалистической философии культуры. Вдохновляющими для меня стали идеи Карла Ясперса о воспитании как экзистенциальной встрече и со-бытийности образовательного процесса. Образование, по Ясперсу, — это не передача информации, а раскрытие личности в горизонте свободы и подлинности.

Близки мне и интуиции Владимира Соловьева о духовно-нравственном назначении знания и его связи с идеей всеединства, что особенно значимо при преподавании философии права, где вопросы истины, справедливости и человеческого достоинства не могут быть сведены к чисто формальным конструкциям. На занятиях я стремлюсь создавать пространство свободного диалога, где студенты могут не только усваивать категории и доктрины, но и прикасаться к метафизическим основаниям права, культуры, ответственности.

Таким образом, как в научной, так и в педагогической деятельности я стараюсь опираться на широкий круг источников — от философской классики до современных произведений культуры. Именно междисциплинарность, включенность в культурный контекст и готовность к рефлексии, на мой взгляд, являются важнейшими условиями формирования современного ученого и преподавателя.

Анастасия Иваненко, старший преподаватель департамента русского языка как иностранного факультета гуманитарных наук

На мой взгляд, молодым преподавателям может быть интересно познакомиться с ранним творчеством Алексея Иванова. Писатель получил широкую известность после выхода и экранизации его романов об истории Урала, но его первые, более камерные романы достойны не меньшего внимания. Слог Алексея Иванова держит лучше многих сериалов, и он уникален от романа к роману. Это проявляется на разных уровнях — от хронотопа до выбора лексики.

Ранние романы, такие как «Географ глобус пропил» и «Блуда и МУДО», написаны честно и пронзительно. Они представляются автобиографичными, так как были вдохновлены педагогическим опытом вожатства автора. Но мне такая особенность кажется все же стилистическим приемом, благодаря которому автор сближает читателя с повествованием. Мы легко можем представить, что описываемые события могли бы произойти с нами или нашими знакомыми. И эта жизненность может завораживать и пугать одновременно. В процессе чтения крайне интересно наблюдать, как ценностные мотивы главных героев удерживаются под натиском среды и обстоятельств, как человеческое в итоге прорастает через мишуру фантасмагории.

Сюжет романа «Географ глобус пропил» известен многим по одноименному фильму. Но, как и в любой экранизации, расставленные в ней режиссерские акценты не всегда соотносятся с авторскими. Если смотреть на текст глазами педагога, то можно поставить для себя разные вопросы. Можно ли научить чему-то, выступая для студентов (анти)примером? И нужно ли при этом ставить их в обстоятельства, где будет ясно, что и как делать? Какой должна быть дистанция между наставником и учениками? Можно ли стать успешным в профессии, если ты не до конца уверен, что у тебя есть призвание? Нужно ли стремиться к взаимопониманию с коллегами или ты можешь быть одинок в профессии? Примерив или, наоборот, отторгнув от себя опыт героя, каждый сможет приблизиться к нахождению ответов на подобные вопросы. С точки зрения жанра текст напоминает тонкую пародию на роман-воспитание, так как ставит под сомнение общепринятые доктрины советской педагогики.

В романе «Блуда и МУДО» Алексей Иванов обращается к творческому наследию Н.В. Гоголя и создает современную версию «Мертвых душ». Нужно сказать, что не менее комедийную! Главный герой романа, учитель рисования Борис Моржов, пытается всеми силами спасти от уничтожения «Муниципальное учреждение дополнительного образования». Это обезличенное название применяется для бывшего Дома пионеров, который рискует не пережить очередную реорганизацию. Главный герой кидается на амбразуру ради благого дела, но выбранные им методы мало кого могут оставить равнодушными. Борис Моржов решается «начичить» побольше фальшивых сертификатов на учеников у женщин, с которыми был связан в прошлом. На первый взгляд он совсем не тянет на роль мессии, да и выбранные им методы зачастую шокируют. Но может ли быть иным герой истории о кризисе образования в глубинке? По ходу чтения мы можем много раз менять оценку его действий, но его субъектность и деятельность поражают.

Эти книги я читала лет 10 назад, еще в студенчестве. Тогда меня очаровывал авторский язык, сочетающий аллюзии к классике с грубостью живущих в хтони людей. Сейчас как преподаватель я вижу за этой языковой игрой разговор о проблемах, с которыми сталкиваются педагоги, а также надежду на то, что человеческое может быть сильнее многих обстоятельств.

На одном из заседаний киноклуба Teach for HSE (рук. Оксана Черненко) весной 2024-го мы обсуждали фильм «Улыбка Моны Лизы» (реж. Майкл Ньюэлл, 2003) с Джулией Робертс в главной роли. Это трогательная история о молодой учительнице Кэтрин Энн Уотсон, приехавшей преподавать в консервативный женский колледж Уэллсли в Массачусетсе. Ради своей мечты преподавать в таком месте она жертвует перспективой замужества и с большой готовностью приступает к работе, начиная жизнь на новом месте.

На первом занятии она совершает классическую ошибку новичка и сталкивается с педагогической неудачей. Ученицы в деталях выучили силлабус и знают историю всех произведений искусства, которым должен был быть посвящен курс Кэтрин. Сложившаяся ситуация стала огромным вызовом для героини, которой в сжатые сроки необходимо было модифицировать программу и полностью изменить методы подачи материала. Если студентки знают фактологическую часть курса, то чему еще их можно научить? Кэтрин начнет учить их главному — умению свободно рассуждать и аргументированно доказывать позицию. Но, как водится, столкнется с волной осуждения со стороны начальства и коллег. Это лишь подтверждает то, как Кэтрин одна из первых в своем профессиональном окружении обратилась к методам, которыми мы пользуемся и сегодня.

Мне было крайне интересно наблюдать за тем, какой путь она прошла: как менялась ее риторика, подготовка к занятиям, поведение со студентами. В фильме очень много деталей, которые можно брать на вооружение и использовать в своей практике. Например, на первых занятиях Кэтрин была будто бы противопоставлена студенткам, но ближе к середине фильма она начинает совершенно по-другому осваивать пространство аудитории, благодаря чему становится частью группы учениц.

После такой интеграции она начинает влиять на судьбы девушек и открывает для них возможности, о которых они раньше и не могли мечтать. Но не все из них открываются этим возможностям, некоторые выбирают следовать по традиционному пути. Для меня этот фильм — не столько о феминизме и преподавании, сколько о поиске счастья, которое всегда для каждого свое. И роль талантливого преподавателя заключается в том, чтобы подсветить для учеников оптику, с помощью которой они научатся открывать подлинно ценное для них самих.

15 июня

Культура