«Российский социолог не может не интересоваться Россией»

Алмакаева Анна Михайловна

В 2010 году в Высшей школе экономики открылась Международная лаборатория сравнительных социальных исследований, в 2020 году лаборатория получила имя ее основателя — Рональда Франклина Инглхарта. Анна Алмакаева, возглавившая лабораторию в 2024 году, рассказала Schola о своей академической карьере, основных научных направлениях и эволюции теоретической перспективы лаборатории, а также о том, что такое ценности как предмет изучения и почему региональные исследования стали так популярны.

 

— Расскажите о научном наследии Рональда Инглхарта и его влиянии на современные исследования лаборатории.

— Наследие Рональда Инглхарта (1934–2021) и его влияние на современные социальные и политические исследования огромно. Пожалуй, его можно разделить на две части. Первая — теоретическая или научная, а вторая — структурная.

Рон оставил множество статей и книг и до сих пор является одним из самых цитируемых политологов. При этом широкую известность он получил благодаря теории модернизации, которая разрабатывалась вместе с Кристианом Вельцелем, его учеником и многолетним соавтором. Сам термин «модернизация» не является оригинальным изобретением Инглхарта и Вельцеля, но они предложили свой взгляд на функционирование и развитие обществ: рост благосостояния проводит к изменению человеческих ценностей, а те, в свою очередь, к изменению институтов. Теория показала свою жизнеспособность на обширном эмпирическом материале, хотя у нее есть и вполне заслуженная критика. Например, недооценка роли элит и влияния СМИ на ценностные и политические процессы.

Вторая часть — это развитие межстрановых сравнений. Проект «Всемирное исследование ценностей» (WVS), который создавал и развивал Рон, — самый масштабный по ширине географического и временного охвата. Первая волна датируется 1981 годом, около 100 стран мира принимали в ней участие. WVS сыграло огромную роль в популяризации и развитии этой области. Большое значение имело и то, что основные положения теории модернизации проверялись именно на его лонгитюдных данных. Вряд ли теория и WVS смогли бы развиваться друг без друга.

Сегодня существует множество межстрановых проектов, основанных на социологических опросах. Это Европейское исследование ценностей, Европейское социальное исследование, различные барометры, охватывающие конкретные регионы земного шара (Азию, Африку, арабский мир, Латинскую Америку). Есть проекты, которые фокусируются на какой-то специфической области либо меняют тематику в зависимости от волны. Кроме того, есть и базы данных с объективными статистическими показателями. В большинстве случаев материалы размещаются в открытом доступе. Фактически любой исследователь может получить данные и посмотреть, чем государства отличаются друг от друга не только с точки зрения экономического развития, но и с точки зрения культуры. Использование межстрановых сравнений позволяет не только проверить корректность какой-либо теории эмпирически, но и протестировать ее географическую универсальность, посмотреть, как специфика социального, экономического и институционального контекста может теорию скорректировать.

— Вы упомянули в своем рассказе о критике теории Инглхарта. И отсюда я хочу перебросить мостик ко второму вопросу. Часто теория Инглхарта противопоставляется теории Дугласа Норта, или где-то рядом есть теория Хофштеде. При этом есть еще Вебер и Парсонс. Как с ними соотносится теория Инглхарта?

— Теория модернизации Инглхарта и Вельцеля вряд ли была бы возможна без опоры на труды классиков социальной мысли, ведь попытки описания процессов общественного развития возникали и раньше. Инглхарт продолжает эту традицию и делает акцент на важности ценностей для изменения политических институтов. Это роднит его с Вебером, который также придавал большое значение религиозным традициям и их роли в развитии капиталистического миропорядка. Дуглас Норт, наоборот, приписывал ведущую роль в экономическом развитии институтам, хотя в последних работах источником их трансформаций уже называл убеждения.

Если говорить о Гирте Хофштеде, то его подход, наверное, не совсем правильно называть классической макротеорией. Хронологически он был первым, кто попытался построить модель культуры на межстрановых опросных данных. В конце 1960-х было проведено сравнительное исследование сотрудников IBM. Итоговая выборка насчитывала 110 тысяч человек примерно из 50 стран. Результатом стала модель культуры из четырех измерений, куда потом были добавлены еще два. В итоге получилось шестимерное пространство, в котором можно было разместить страны мира. Инглхарт и Вельцель также работают в этом ключе и создают свою систему культурных координат, но она состоит из двух осей.

Кристиан Вельцель (слева), Эдуард Понарин (в центре) и Эрик Усланер (справа)

Михаил Минков, наш коллега из Болгарии, провел большую работу по корректировке модели Хофштеде. Он показал, что она не совсем такая, какая получилась у Хофштеде, у нее гораздо меньше измерений — два, а не шесть. И эти два измерения очень похожи на культурную карту Инглхарта — Вельцеля. То есть благодаря работам Михаила Минкова мы подходим к синтезу существующих моделей культур. Без Всемирного исследования ценностей с его большой выборкой стран этот синтез был бы проблематичен.

— Произошли ли изменения теоретической перспективы лаборатории со временем?

— В некоторой степени. Михаил Минков расширил горизонты работы и привнес свою концепцию. Как я уже сказала, она очень похожа на карту Инглхарта — Вельцеля, но названия осей другие. У Инглхарта — Вельцеля это ценности выживания или самовыражения по оси x и традиционные или секулярно-рациональные ценности по оси y. У Минкова это коллективизм или индивидуализм и монументализм или гибкость. Важно, что эти модели были получены при помощи разных измерительных инструментов, но показали высокую степень совпадения.

Кроме того, с приходом Михаила Минкова эта область получила и новый толчок в развитии, поскольку он пытается понять, каковы истоки культурных различий и можем ли мы найти в человеческой природе какие-то универсальные черты, характерные для нас как для человеческого вида. Иными словами, все ли в нашей социальной жизни является культурным конструктом, или есть какие-то одинаковые для всех живущих на земле людей универсальные характеристики. К сожалению, пока мы не можем однозначно ответить на этот вопрос, так как наши исследовательские инструменты ограничены. Это по большей части опросные данные, но люди всегда создают вопросы, исходя из своего социального положения. И отвечает человек всегда на основе сетки социальных категорий. Мы не можем быть свободны от общества, в котором родились, были воспитаны и в котором мы живем. Это большая сложность, но не повод думать, что не надо пытаться отвечать на такие вопросы. Даже наши несовершенные инструменты все же позволяют выявить тренды, которые можно теоретически объяснить.

— Расскажите об основных направлениях работы лаборатории. Что такое ценности как предмет исследования? Как исследуют ценности?

— Ценности — это очень интересная категория, их можно изучать на разных уровнях. В самом общем виде ценности — это попытка объяснить, почему человек ведет себя тем или иным образом и почему общества такие, какие они есть. Если мы изучаем ценности на уровне общества, то говорим о доминирующих культурных ценностях, их возможных причинах и следствиях. Можно изучать ценности индивидов, тогда они выступают главенствующими принципами, которые направляют поведение и определяют средства достижения целей. Лаборатория в своей деятельности охватывает оба направления. Мы продолжаем работать с Минковым в плане дальнейшего тестирования культурных моделей, в том числе и на уровне регионов России. Сотрудничество складывается вполне успешно, у нас появляются совместные идеи и совместные проекты.

В плане индивидуальных ценностей для нас, конечно, важна детерминация поведения. Например, какие ценности определяют просоциальное или альтруистическое поведение, связанное не с личным благом, а с благом других людей. Нас также интересует, как ценности связаны с субъективным благополучием. Ведь человек — это не только материальные потребности, это, в идеале, гармоничное сочетание различных жизненных аспектов. Если человек реализует свои ценности, то это будет позитивно сказываться на его субъективном благополучии. Кроме того, такая связь может быть еще и опосредована культурными условиями. У сотрудников лаборатории есть работы, которые показывают, как меняются корреляции между субъективным благополучием и личными ценностями в зависимости от ценностей, доминирующих в стране.

Исследования субъективного благополучия всегда были одним из центральных направлений. Мегагрант, который выиграл Эдуард Понарин и который стал началом лаборатории, был посвящен счастью как одному из аспектов субъективного благополучия. Это в определенной степени универсальная тема. Она отражает стремление сделать жизнь человека комфортнее, не забывая о том, что в комфорте человек должен оставаться продуктивной личностью и жить в гармонии с собой и обществом.

Кроме этого, есть большой проект по гранту РНФ, посвященный экологическому участию и экологическим установкам. И это тоже, на наш взгляд, становится все важнее и важнее для устойчивого развития и сохранения окружающей среды для текущих и будущих поколений.

Еще одно направление появилось недавно, и мы всячески хотим его развивать, потому что благополучие человека невозможно представить без этой важной сферы, — это сфера здоровья. Тут важно понять, как ценности связаны со здоровьесберегающим или, наоборот, рискованным поведением, какой у этой связи характер, есть ли какие-то промежуточные или опосредующие звенья.

Безусловно, есть и направления, связанные с политическими исследованиями, ведь изначально лаборатория соединяла в себе социологов и политологов. Так получилось, что в московской части больше социологов, а в питерской — представителей политической науки.

— Хорошо, что была упомянута тема счастья, ведь у меня совершенно выпал из головы один вопрос. Тема вашей кандидатской диссертации — «Субъективное восприятие качества жизни». И в этом контексте хотел спросить о вашем пути в лабораторию, вашем академическом пути. На тот момент, когда вы писали кандидатскую диссертацию, как она соотносилась или не соотносилась с концепциями Инглхарта?

— Я узнала об Инглхарте при подготовке кандидатской диссертации. Но это была не теория модернизации, а график зависимости уровня счастья от экономического развития. Он показывает нелинейную связь, когда до определенного момента экономического роста уровень счастья тоже увеличивается, а потом наступает стагнация. Это не находка Инглхарта, это так называемый парадокс Истерлина, но впервые я увидела его в работах Рона. Благодаря диссертации я и попала в лабораторию.

Мои коллеги переслали объявление о том, что есть такой грант и создается лаборатория, которой будет руководить Инглхарт. Я уже понимала, что это за человек и какого он уровня. Мне очень хотелось написать заявку на вступление, что я и сделала достаточно успешно. Потом поехала на установочную конференцию, потихоньку включалась в деятельность лаборатории как ассоциированный сотрудник. Первое мероприятие состоятелось в конце 2010 года, а в конце 2012-го я уже получила предложение работать. Я была преподавателем в Самарском государственном университете, уехать в середине года, не завершив свои лекции, дипломные проекты с бакалаврами и магистрами, было невозможно и некрасиво с человеческой точки зрения. Поэтому мой переезд после предложения затянулся на полгода. Летом 2013-го я переехала в Москву и начала работать как старший научный сотрудник, через несколько лет стала заместителем заведующего лабораторией. И вот уже второй год я работаю руководителем лаборатории.

— Почему региональные исследования стали так популярны? Какие интересные данные есть у лаборатории? Существует ли региональная культурная специфика и в чем она заключается?

— Мы всегда ими хотели заниматься. Несмотря на то что сравнительные исследования — это по большей части исследования межстрановые, интерес к России никогда не исчезал. В 2011 году, когда проходила шестая волна Всемирного исследования ценностей, наряду с общероссийской волной собирались и данные по 10 регионам. Межстрановые исследования очень часто критикуют за попытку описать среднюю температуру по больнице. И такая критика понятна, ведь страна — это крупное образование, особенно если это большая по площади страна с большим населением, например такая, как Россия. И здесь возникает вполне очевидный вопрос: как же можно говорить о том, что разные части этой страны похожи друг на друга? Для нас было важно ответить на этот вопрос. Россия — она гомогенная или гетерогенная?

Первая попытка, как я уже сказала, была сделана при сборе шестой волны. Данные говорили о гетерогенности, но регионов было мало. Вообще, сравнительные исследования, в том числе и региональные, — очень дорогое удовольствие. Если для общероссийской репрезентативной выборки достаточно 2–3 тысяч человек, то для сравнения регионов этого мало, поскольку выборка должна не только репрезентировать население, но и быть достаточной для статистического анализа данных. В 2019–2020 годах благодаря гранту РНФ и поддержке ВТБ мы сделали вторую попытку в 60 регионах РФ. Размер выборки в этом исследовании составляет более 18 тысяч человек, по 500 человек в Москве и Санкт-Петербурге и по 300 человек в регионах.

Наши исследования показывают две тенденции. Во-первых, закономерности, которые мы уже видели на межстрановых данных, характерны и для региональных, однако эти эффекты менее выражены. Российские регионы не так разнообразны по сравнению со странами. Во-вторых, обнаружилось три различных кластера. С точки зрения каких-то культурных особенностей у нас есть регионы Кавказа как наиболее традиционные коллективистские регионы, Москва и Санкт-Петербург как наиболее индивидуалистичные регионы. Оставшаяся часть России занимает промежуточное положение, и вариация здесь очень небольшая.

В целом сравнительные исследования позволяют увидеть и общие универсальные паттерны, и уникальные, характерные только для одной страны или региона. Причем эта уникальность должна учитываться уже на этапе разработки инструмента. Потому что перевести анкету на многие языки мира — очень сложная задача. Некоторые слова не имеют лингвистического эквивалента, но это половина беды. Ряд вопросов может не иметь культурных эквивалентов, а это уже гораздо сложнее. И искусство состоит в том, чтобы, принимая во внимание все несовершенства, создать инструмент, позволяющий сравнивать.

— Как изменилась магистерская программа «Сравнительные социальные исследования»? Привлекаются ли студенты к работе лаборатории?

— Она выросла за 10 лет, и мы очень рады, что лаборатория стояла у истоков этой программы, и большинство сотрудников лаборатории всегда были активными преподавателями. Конечно, международное сотрудничество сократилось. Раньше была международная аккредитация, программы двойных дипломов с Германией и Францией. Все это прекратилось в 2022-м. Кроме того, сменился руководитель. Сейчас вместо Кристиана Фрёлиха программой руководит Екатерина Митрофанова.

На мой взгляд, функционирует программа достаточно успешно. Она осталась международной и англоязычной, мы избежали перехода в тотальный онлайн. Сейчас это полноценная образовательная программа, иностранные студенты приезжают в Россию и учатся здесь наряду с российскими ребятами. Студенты активно вовлекаются в деятельность лаборатории. Есть прекрасный пример того, как можно выстроить очень успешную научную карьеру. Мой заместитель Екатерина Настина была в одном из первых наборов, причем у нее не было базового социологического образования. Она выросла до заместителя, это замечательный исследователь, очень вдумчивый, очень кропотливый, и, конечно, она предмет нашей гордости.

Сейчас у нас есть ребята из Африки, Китая, Индии, Пакистана и других стран. Наверное, я покривлю душой, если скажу, что учиться на программе легко. Лаборатория по большей части занимается количественными исследованиями. А это означает использование достаточно сложных методов анализа данных и, безусловно, языков программирования. В первую очередь это R. Для студентов, у которых не очень много опыта в социальных науках или опыт не был связан с количественными исследованиями, такое обилие математики поначалу дается сложно. Но эти трудности можно преодолеть при наличии мотивации. Так что — да, для нас программа очень важна, это не только пополнение молодых кадров лаборатории. Программа готовит сотрудников и для других научных подразделений Высшей школы экономики. То есть мы в данном случае не только на себя работаем, но и осуществляем просоциальную деятельность.

— Какие направления развития лаборатории вы видите в перспективе ближайших лет?

— Во-первых, содержательно это дальнейшее углубление исследований по теме ценностей, субъективного благополучия, здоровья, экологического поведения, дальнейшая работа над региональными различиями в России.

Во-вторых, мы уделяем и продолжим уделять внимание новым подходам к сбору информации — цифровизация диктует свои условия. Сегодня онлайн-исследования стали очень популярны, и важно понять, как это сказывается на качестве получаемых данных. Благодаря тому, что появился онлайновый проект «Ценности в кризисе», мы можем сравнить результаты сбора материалов онлайн и офлайн. Получается, что при заполнении анкеты онлайн люди более критичны в плане субъективного благополучия, но при этом более склонны к ценностям самовыражения.

В-третьих, мы начали использовать так называемые панельные дизайны, где в каждой точке сбора данных участвуют одни и те же респонденты. Это более надежный вариант, позволяющий проследить, как различные события в жизни людей или страны влияют на их ценности, установки и благополучие. Если участники одни и те же, тут уже нельзя списать изменения на разницу в композиции выборки. «Ценности в кризисе» реализовано как панельное онлайновое исследование, в нем четыре волны. Второе панельное, но уже офлайновое исследование появилось из нашего большого регионального. Институт сравнительных социальных исследований (ЦЕССИ) отобрал из участников первого замера респондентов для второй и третьей волны. Пока наш анализ показывает, что ценности и субъективное благополучие довольно стабильны, на них не повлияли ни пандемия COVID-19, ни начало СВО.

Здесь есть некоторое противоречие, ведь предыдущие работы как раз говорят об изменениях под влиянием кризисов. Но, по всей видимости, те события, которые мы пережили сейчас, были не такими масштабными, как, например, распад Советского Союза. Если мы посмотрим на период после крушения СССР, то увидим у россиян очень резкий спад ценностей самовыражения и субъективного благополучия, которые потом постепенно восстановились.

В целом мы стараемся идти в ногу со временем, потому что технологии не стоят на месте. Жизнь диктует новые содержательные направления и новые способы изучения.

14 мая