Древнерусский язык

— Как получилось, что вы стали изучать древнерусский? С чего началась ваша история его изучения?

Мария Ермолова, научный сотрудник Международной лаборатории языковой конвергенции, доцент Школы лингвистики факультета гуманитарных наук

В восьмом классе я пошла на бесплатные курсы в Доме Лосева учить древнегреческий язык. С этого начался мой интерес к древним языкам. Когда пришло время определяться с тем, куда поступать, почти сразу решила, что пойду на русскую филологию, потому что как носитель смогу понять в русском языке больше, чем в каком бы то ни было. Изучая в школьные годы древнегреческий, я поняла, что хочу и дальше заниматься «древностью». В контексте русского отделения филологического факультета МГУ, куда я поступила, это был прежде всего древнерусский язык. На первом курсе интерес к нему был скорее романтическим: от внешнего вида рукописей, их не всегда понятного содержания веяло тайной и загадкой. Со временем на это, конечно, наложилась лингвистическая составляющая. Древние языки по своему устройству сложнее современных. Можно уметь прокомментировать каждую форму в предложении по отдельности, но не понимать его смысл. Мне же всегда казалось, что чем сложнее, загадочнее и непонятнее, тем интереснее. Кроме того, именно взгляд на язык с точки зрения его исторического развития позволяет приоткрыть завесу над причиной языковой эволюции. Ответ на вопрос, почему в языке произошло то или иное изменение, является, с одной стороны, одним из самых сложных, с другой — одним из самых важных, т.к. именно способность лингвистов объяснить генезис тех или иных языковых фактов свидетельствует об истинном понимании лингвистических процессов и структуры языка.

Александр Грищенко, профессор, старший научный сотрудник Института классического Востока и античности факультета гуманитарных наук

Когда я учился на русском филфаке Московского педуниверситета, у всех у нас был обязательный курс старославянского языка (целых полтора года, если память не изменяет), а потом — исторической грамматики русского языка, под которой обычно скрывается тот самый древнерусский язык, точнее, история его трансформаций в современный русский, — так что все эти дисциплины являются просто базовой частью моей первоначальной профессии. Другое дело, что на рукописных древнерусских древностях я стал специализироваться, но это отдельная история. И перед нею я бы хотел сделать принципиально важное замечание.

Люди, далекие от истории русского языка, обычно путают древнерусский, старославянский и церковнославянский, как сейчас, например, вы обратились ко мне с вопросом о древнерусском, хотя я преподаю в Вышке тот язык, который официально до сих пор у нас называется старославянским, а мои публикации посвящены языку и текстам рукописей, которые принято называть древнерусскими. Тут целый клубок проблем, связанных с терминами. Во-первых, древнейшим литературным языком славян был тот, что создали известные всем Кирилл и Мефодий, но каков в точности был язык именно их переводов и оригинальных сочинений, сказать довольно трудно: дело в том, что вся их языкотворческая и переводческая деятельность была связана с Моравией (приблизительно современный юго-восток Чехии и запад Словакии) и Паннонией (современная Венгрия, где по-славянски перестали говорить уже после деятельности святых братьев, после завоевания этой территории осевшими кочевниками-венграми), — и на этих землях были те славянские диалекты, которые к нашему времени стали западнославянскими (чешскими и словацкими) или, вероятно, были переходными от западно- к южнославянским (это касается языка паннонских славян, о котором довольно сложно судить). При этом подавляющее большинство самых ранних памятников письменности на первом литературном языке славян (теперь уже можно назвать его старославянским) созданы на древнеболгарском диалекте, то есть южнославянском (часть памятников — с древнесербскими чертами). И уже этот южнославянский язык был перенесен на Русь после ее крещения и стал использоваться как основная литературная форма, в первую очередь в богослужении, поэтому его еще называют церковнославянским. Собственно и изначальный язык Кирилла и Мефодия, и язык древнейших южнославянских памятников — тоже церковнославянский, поскольку использовался в церковных текстах. А собственно древнерусский язык — это диалекты восточных славян, которые использовались не только в повседневном общении, но и письменно, — правда, письменность на нем была или бытовая (знаменитые берестяные грамоты или граффити — надписи на стенах храмов), или официально-деловая (древнерусские законы, договоры князей, завещания и т.п.). Древнерусский язык неизбежно взаимодействовал с родственным, но не тождественным ему церковнославянским, и так появился довольно сложный по составу письменный язык древней Руси, притом что и на славянском Юге продолжал употребляться тот же церковнославянский, но с местными особенностями и во взаимодействии с болгарскими и сербскими диалектами, а рукописные книги мигрировали время от времени со славянского Юга на Русь, часто через Афон и Константинополь, и даже обратно — с Руси к южным славянам. Поэтому исследователь, который занимается древнерусским, не может не быть специалистом и в церковнославянском, и часто приходится обращаться к церковнославянским памятникам недревнерусского происхождения. Более того, не всегда понятно, откуда какой текст происходит: создан он на Руси или где-то на славянском Юге.

Именно с такого памятника и началось мое профессиональное общение с церковнославянскими древностями: это была Толковая Палея, известная только в древнерусских рукописных копиях (позднее появились и южнославянские, но они были списаны с русских). Правда, тут еще возникает вопрос о «древности»: что мы называем древнерусским и где Древняя Русь перестает быть «древней»? Дело в том, что самые ранние списки Палеи — это рубеж XIV–XV веков, и насколько раньше этого времени она была создана — вопрос дискуссионный, и считаем ли мы тогда тот же XV век Древней Русью? Принято считать, хотя с точки зрения истории языка в это время на основе древнерусских диалектов складывается старорусский (или среднерусский) язык и отдельный литературный язык восточных славян, оказавшихся в Великом княжестве Литовском и Польском королевстве, — его сейчас принято называть рутенским (а также «простой мовой» или «руськой мовой»). В итоге я плотно засел именно в XV веке, выбираясь за рукописями, конечно, и в следующее, XVI столетие. Здесь меня затянули списки церковнославянского Пятикнижия, в которых специалисты уже давно обнаружили правку по древнееврейской Библии, и мне удалось выяснить, что эта правка осуществлялась с участием тюркоязычных иудеев — выходцев из Золотой Орды, осевших, видимо, в Киеве в том же XV веке.

— Зачем сегодня нужен древнерусский язык? Нужен ли он кому-то, кроме специалистов? Если нужен, то зачем?

Мария Ермолова

Любая специальность влияет на то, как мы воспринимаем окружающий мир, и по-разному обогащает это восприятие. Так, геолог, любуясь красотой скал, понимает, как они образовались и из каких пород сложены. Врач, придя в картинную галерею, может увидеть, какие были проблемы со здоровьем у изображенных. Искусствовед, глядя на храм, определит его век по внешнему виду. Здесь вспоминается рассказ В. Драгунского «Тиха украинская ночь», где учительница географии проводила на уроке литературы разбор стихотворения Лермонтова «На севере диком…».

Конечно, глубокое освоение древнерусского языка нужно только специалистам — лингвистам, историкам, культурологам. Однако даже довольно поверхностные знания древнерусского расскажут любому новое об окружающем нас сейчас мире. То, что каждый из нас зубрил в школе, вдруг найдет объяснение и покажется закономерным и логичным. Например, станут понятны причины чередований гласных (кос-кас, гор-гар, бер-бир и т.п.) и согласных (к//ч, г//ж и т.п.) в современном русском языке (да и любом славянском), не будет вызывать вопроса, почему именно о и е бывают беглыми гласными, как слова типа пламя, знамя, племя оказались разносклоняемыми, из-за чего чу-щу и ча-ща мы пишем именно так, а не иначе, будут ясны истоки стилистических различий в современном литературном языке и многое другое. Умение читать на древнерусском позволит прочесть надписи на иконах, надгробиях, сделав созерцание убранства храмов и исторических объектов более осмысленным.

Александр Грищенко

Раз уж мы выяснили, что древнерусский язык неотделим на Руси от церковнославянского, то этот вопрос можно переформулировать для обоих языков и в целом для всей письменной традиции средневековой Руси. Знать язык, на котором написаны средневековые тексты, чтобы понимать их, — неизбежная необходимость для всех специалистов, которые занимаются историей чего бы то ни было. Что же касается неспециалистов, то последние скорее пользуются плодами трудов исследователей; и у нас сейчас много примеров так называемой любительской лингвистики, когда люди без специальных знаний (которые не так-то просто получить и усвоить!) пытаются на свой манер читать и интерпретировать древнерусские тексты, — ничего, кроме вреда, от этого получить невозможно. Но гораздо вреднее и для науки, и для общества в целом, где авторитет науки упал до каких-то невообразимых глубин, катастрофическое сокращение специалистов по русским и, шире, славянским древностям: даже в Вышке нет никакого специального трека, целиком посвященного изучению языка и текстов средневекового мира Slavia Orthodoxa (под этим именем объединены и Русь, и славянский Юг). Конечно, есть отдельные дисциплины и отдельные коллеги (надо сказать, первоклассные специалисты), но наши усилия разрозненны, и через пару десятков лет окажется, что рукописи попросту некому читать, изучать и тем более издавать. Кроме того, современный церковнославянский язык до сих пор остается основным богослужебным языком в России, и знание его — даже у церковнослужителей! — оставляет желать лучшего; этот язык, на котором веками создавалось огромное литературное наследие, оказался в роли магической абракадабры, что по меньшей мере несправедливо.

— С какими проблемами сталкиваешься при переводе текстов на этом языке?

Мария Ермолова

Главная проблема перевода с любого древнего языка заключается в том, что, если что-то непонятно, нет возможности проконсультироваться с носителем. Наше представление о переводе слов и интерпретации грамматических конструкций — это в каком-то смысле всего лишь научная реконструкция, которая всегда допускает вероятность ошибки. Исследователи нередко сталкиваются с тем, что не в состоянии перевести текст либо из-за неясности грамматической структуры, либо из-за того, что непонятен перевод какого-либо слова. Последнее может быть связано как с тем, что это слово отсутствует в словарях, так и с тем, что ни одно из зафиксированных значений не подходит в данном контексте. Решение этой проблемы далее будет представлять собой настоящую исследовательскую задачу: нужно искать аналогичные примеры и пытаться восстановить значение. Здесь мы сталкиваемся с двумя проблемами. С одной стороны, корпус имеющихся текстов ограничен, и если неизвестное слово (или слово в неизвестном значении) действительно является уникальным, т.е. нигде больше не встречается, то мы оказываемся в тупике. С другой стороны, количество текстов велико, чтобы один человек мог их все обработать. В последнее время в этом может сильно помочь Национальный корпус русского языка (НКРЯ), в котором появились древнерусский и старорусский корпуса, постоянно пополняющиеся, что значительно облегчает поиск нужных слов и грамматических форм.

Александр Грищенко

Первая проблема с близкородственными языками — это, конечно, так называемые ложные друзья переводчика, или межъязыковые омонимы и паронимы. Но специалисты их в основном знают, поэтому профессиональных затруднений не испытывают, в отличие от студентов, изучающих старославянский язык, или прихожан, слушающих церковнославянское богослужение. Например, когда я даю студентам читать фрагменты старославянских памятников, всегда прошу их каждое слово сверять со словарем, чтобы не сложилось ложного впечатления о понятности лексики: так, если в Зографском Евангелии начала XI века написано об Иисусе, что Он был приведен в пустыню «искуситися от неприязни», то «неприязнь» тут — это вовсе не наша современная «неприязнь», а «дьявол». Без словаря с такими вещами трудно справиться.
Для специалистов же самая большая проблема, как ни странно, — деление текста на слова, особенно текста нового и ранее неизвестного. Довольно долго и бытовые тексты, и книжные писались без пробелов, поэтому банальное словоделение нередко превращается в нетривиальную задачу. Другая проблема — интерпретация испорченных текстов, что касается наших средневековых книжников, среди коих тоже не все хорошо владели церковнославянским и хорошо понимали, что именно переписывают. А если наложить на это еще нетвердое знание греческого языка, с которого славянские книжники пытались переводить, то станет еще грустнее… Кстати, именно поэтому всем палеославистам, которые занимаются переводной церковнославянской книжностью, необходимо еще знание древнегреческого языка и византийской литературы, а в каких-то случаях — и латыни и даже древнееврейского. Последний случай как раз мой, но у меня он был еще осложнен необходимостью читать тюркские переводы Пятикнижия (на языке, который условно можно называть старотатарским), записанные еврейскими буквами. И не только читать, но и искать соответствующие источники. Поиск источников — еще одна сложность в работе палеослависта, выходящая за пределы просто чтения и перевода известных текстов.

14 сентября, 2023 г.