Кир Булычев, Джек Керуак и Генрих Альтов

«…Не может быть законов, защищающих нас от самих себя, ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы. И среди преступлений этих наиболее тяжким является не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое — пренебрежение книгами, их не-чтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью: если же преступление это совершает нация — она платит за это своей историей…»

Иосиф Бродский "Нобелевская лекция" (1987)

В этом выпуске о своих любимых художественных и научных произведениях, а также о книгах, полезных в преподавании, рассказывают востоковеды и математик.

Художественная книга

Морозова Валентина Сергеевна

преподаватель Санкт-Петербургской школы социальных наук и востоковедения, НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге

В последнее время как-то все чаще вспоминается детство, юность, студенческие годы. Каждый день приходя на лекции и семинары, смотришь на ребят, общаешься с ними, думаешь: а что тебя интересовало в это время, что смотрел и читал ты? Почему-то вспомнились произведения Кира Булычева. Он до сих пор остается одним из моих любимых авторов, и перечитывать ту «детскую Алису Селезневу» я могу бесконечно, однако каждый раз открывая в ней для себя что-то новое, что-то, что в реалиях сегодняшних осмысливается иначе. «Тайна третьей планеты» — первое для меня произведение, оно и осталось самым любимым. Такая добрая фантастика, с нотками юмора, с образами представителей науки того времени. Помню, у нас дома было весьма неприметное его издание, напечатанное на желтой бумаге, мелким шрифтом, с черно-белыми картинками, и где-то в моих фантазиях эти межпланетные путешествия становились яркими и красочными. Кстати, выход мультфильма по мотивам этой истории не разочаровал, а скорее подтвердил все мои грезы.

Гораздо позднее, уже в студенчестве, я познакомилась с К. Булычевым как автором антиутопий, и мои детские волшебные образы и ассоциации просто разбились вдребезги. После прочтения романа «Любимец» я долгое время приходила в себя, настолько огромна была пропасть между ним и Алисой. Эта книга словно стала первым шагом во взрослую жизнь, в мир, где надо уметь правильно мыслить, анализировать, выбирать. До сих пор я часто вспоминаю о главном герое Тиме, который стремится сохранить свой разум и свою уникальность. Сохранить в мире, где Земля колонизирована, а ее население низведено до уровня домашних питомцев. В последнее время жанр антиутопий как безрадостного будущего человечества становится все более популярным и обсуждаемым, но чаще всего мы говорим о «1984» Джорджа Оруэлла или «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, оставляя «Любимца» Булычева в стороне, но это произведение, которое я очень рекомендую к прочтению.

Лейкин Максим Валентинович

доцент базовой кафедры группы компаний MERA факультета информатики, математики и компьютерных наук нижегородского кампуса

Благодаря маме, очень рано и очень быстро научившей меня читать, примерно с 4 лет и по сей день книги сопровождают меня неотлучно и к моему большому удовольствию. Любимыми могу назвать скорее целые жанры, чем конкретные произведения, да и то они, эти жанры, менялись со временем и возрастом. В детстве очень нравились приключения, что, наверное, вполне стандартно для мальчика 10–12 лет, а вот в чуть более старшем возрасте меня поглотила научная фантастика. Причем именно та старая добрая научная фантастика, а не современное фэнтези, к которому я всегда был и по сию пору остаюсь равнодушен. Братья Стругацкие, Рэй Брэдбери, Айзек Азимов. Из самых любимых книг — «Понедельник начинается в субботу», «Трудно быть богом», «Я, робот» и «Вино из одуванчиков». Про эти книги уже можно сказать, что они оказали влияние на мое мировоззрение, дали богатую пищу для размышлений о мире вокруг нас, науке и этике, свободе и необходимости, отношениях человека с природой и людей друг с другом. Кстати, слово «программист» я впервые прочел именно у Стругацких, еще до того, как увидел первый компьютер и написал свою первую программу. А читая буквально в последние дни, сколько копий ломается вокруг искусственного интеллекта и программы ChatGPT, не могу не вспомнить три закона роботехники от Айзека Азимова.

Совершенно убежден, что эти книги актуальны и сегодня, и очень жаль, честно говоря, что современные школьники-студенты все меньше их знают и читают. Ведь отличительная особенность тех же Стругацких в том, что они не дают прямых ответов. Они лишь поднимают вопросы, чтобы каждый читатель искал ответы сам. А значит, в итоге стимулируют человека мыслить самостоятельно, делать выбор и принимать решения, критически оценивать увиденное и услышанное, не принимая все подряд слепо на веру.

В настоящее же время любимый жанр, пожалуй, современная проза, особенно такие авторы, как С. Довлатов, Д. Рубина, Л. Улицкая, П. Вайль. Из наиболее любимых книг — «Чемодан», «Заповедник», «Ремесло», «Гений места», «Стихи про меня». Не чужд также и поэзии, что перекликается с еще одним моим хобби — бардовская песня.

Щепкин Василий Владимирович

доцент кафедры японоведения Санкт-Петербургской школы социальных наук и востоковедения

На 10-й день рождения дядя подарил мне Советский энциклопедический словарь (не пугайтесь, речь пойдет не о нем). На несколько лет он стал моей настольной книгой. Я обращался к нему по любому поводу, а иногда — задолго до появления «Википедии» — просто сёрфил от статьи к статье, переходя по «ссылкам» (выделенное курсивом слово означало, что о нем есть отдельная статья).

В 12 лет, научившись играть на гитаре, я увлекся рок-музыкой и однажды услышал «Когда-то ты был битником» группы «Кино». Слова «битник» никто из ближайшего окружения не знал, и я обратился к словарю. Статья «Битники» отсылала к статье «Разбитое поколение», а в ней, в свою очередь, была отсылка к статье о Джеке Керуаке.

Не знаю, что в скупом описании Керуака так меня зацепило, но я во что бы то ни стало решил найти хотя бы одну из его книг. Поиски я наивно начал с отцовской библиотеки, но, разумеется, ничего не нашел. Затем обшарил все полки библиотеки городской, но тоже тщетно (дело было в городе Шелехове Иркутской области). После этого настала очередь книжных магазинов, но оказалось, что даже имени Керуака никто из продавцов и слыхом не слыхивал.

И вдруг мне повезло: именно в тот год моя сестра поступила на филфак местного университета, в библиотеке которого ей удалось найти второе издание русского перевода «Бродяг Дхармы» 1997 года.

«Бродяги Дхармы» — автобиографическая книга Керуака (как, впрочем, и почти все другие его книги), в которой он рассказывает о своих путешествиях — автостопом, на товарных поездах и, главное, пешком — по западу США в одиночку или в компании своих друзей, прежде всего с Гэри Снайдером — поэтом, буддистом, а впоследствии известным экологом и профессором литературы в Калифорнийском университете в Дэвисе.

Я тут же прочел книгу от корки до корки. Потом еще раз. И еще. Порывался даже переписать ее от руки, настолько она оказалась созвучной моим исканиям в тот момент жизни: все эти походы, горы, «слова и мысли важнее вещей» и поиски просветления где-то между уединением и шумной компанией.

К тому моменту я уже несколько лет изучал японский язык и даже успел однажды побывать в Японии, поэтому мое представление о стране основывалось на ее современной культуре и обществе. Из «Бродяг» же я впервые узнал о дзен-буддизме и поэзии хайку, которые рассказали мне о другой Японии. А точнее, показали, что она может быть очень разной. А еще дали понять, что японская (и любая другая) культура — это просто оптика, с помощью которой можно по-другому смотреть на привычный мир и тем самым делать себя богаче.

Спустя много лет, когда я уже заинтересовался темой айнов и приступил к ее изучению, однажды открыл книгу «Песни богов, песни людей» — сборник айнского фольклора в английском переводе. Вдруг вижу — предисловие к книге написал тот самый Гэри Снайдер. Я испытал чувство, словно лично встретил героя своей любимой книги.

Советский энциклопедический словарь был моей настольной книгой. «Бродяги Дхармы» могли стать карманной, но книгу пришлось вернуть в библиотеку. С тех пор ношу ее в своем сердце.

Академическая книга

Валентина Морозова

А позже я совершенно случайно узнаю, что под псевдонимом Булычева скрывается доктор исторических наук, востоковед И.В. Можейко. Я также с удивлением узнала, что он был сотрудником Института востоковедения РАН, с коллегами из которого мы сотрудничаем и сегодня, писал в журнал «Азия и Африка сегодня», журнал, в который и сейчас подаем статьи мы, современные востоковеды. И когда меня спрашивают о выбранной профессии и научном направлении, о том, почему я занимаюсь Востоком, я почти всегда вспоминаю об этом совпадении. Случайно ли оно? Отнюдь. Наверное, мы неосознанно всегда стремимся к тем людям, которые близки нам по духу, по восприятию, по отношению к жизни. Действительно, Восток — это особый мир, понять и принять который суждено далеко не каждому. Думаю, что автор как раз и был из плеяды настоящих востоковедов, которые и своими научными работами приоткрывали тайны Востока как «отдельной планеты».

Максим Лейкин

Что касается книг, оказавших на меня влияние как на ученого (хотя я, пожалуй, больше позиционирую себя как инженера и преподавателя), то их тоже назову несколько. В школьные годы мне подарили книгу Генриха Альтова «И тут появился изобретатель». Много позже я узнал, что за этим псевдонимом скрывается Генрих Саулович Альтшуллер — писатель-фантаст и изобретатель, автор ТРИЗ (теории решения изобретательских задач) и ТРТЛ (теории развития творческой личности), а тогда мне просто доставляло огромное удовольствие самому думать над поставленными в увлекательной игровой форме серьезными изобретательскими задачами и потом сверять появившиеся у меня идеи с настоящим решением, восхищаясь его красотой и оригинальностью. Многие задачи и решения я помню до сих пор, например о способе изготовления шоколадных конфет с сиропом или быстром вычислении объема груза в автомобиле. Вот эту книгу я очень рекомендовал бы всем старшим школьникам, да и студентам она вполне может быть интересна. Вторая книга — «О математике и математиках» В.К. Смышляева. Это набор небольших по объему очерков о великих ученых-математиках от древних времен (Пифагор, Фалес, Евклид) до середины XX века (Колмогоров, Соболев, Александров). Написано блестяще, читается на одном дыхании, вызывает желание немедленно самому начать формулировать и доказывать теоремы, решать сложные уравнения, строить математические модели природных явлений.

Особняком стоит прочитанная уже в более зрелом, студенческом возрасте небольшая, но культовая книга «Физики шутят», которая приоткрыла для меня мир научного юмора, показала, насколько остроумными могут быть ученые, разрушила стереотип ученого-«сухаря» и «ботаника». Впоследствии много общаясь с физиками и математиками в ИПФ РАН, ННГУ и ВШЭ, я убедился, что настоящие ученые в большинстве своем такие и есть: интересные и приятные в общении, с широким кругозором, быстрой реакцией и тонким юмором (зачастую понятным только «для своих»), иногда переходящим в легкий сарказм.

Василий Щепкин

Хотя в университете я учился на лингвиста-переводчика, впоследствии стал историком. И на такую трансформацию меня действительно подтолкнула одна книга — «Алмазная колесница» Бориса Акунина. Во время своей второй поездки в Японию в 2005 году, еще во время учебы в университете, я посетил места, где зарождались российско-японские дипломатические отношения: Симоду (там был заключен первый договор между странами) и Хакодатэ (первое консульство России и первая православная церковь), и очень заинтересовался их историей. Тогда-то одна из моих спутниц и сказала, что я непременно должен прочитать «Алмазную колесницу».

Хотя историком я еще не был, уже исповедовал хронологический подход и решил знакомиться с похождениями Эраста Петровича с самого начала. У моего отца, любителя детективов, как раз были «Азазель» и «Турецкий гамбит», первые книги серии. После них я прочел «Левиафана», где Фандорин направлялся в Японию на корабле, и наконец дошел до «Колесницы».

На самом деле после «Левиафана» вышло сначала еще шесть книг про Фандорина о событиях 1882–1900 годов, и лишь затем увидела свет 2-томная «Колесница»: действие первого тома разворачивалось на фоне Русско-Японской войны 1904–1905 годов, а второго — в 1878 году в Иокогаме. Те, кто следил за Фандориным по мере выхода книг, только в десятой книге узнавали, при каких обстоятельствах у сыщика появился верный слуга-японец Маса и как он вообще приобрел весь этот японский флер. Я же прочитал «Колесницу» четвертой, и она так и осталась моей любимой из всей серии. С тех пор я еще больше проникся историей Японии периода Бакумацу — «заката бакуфу»: все эти «черные корабли», сацумские самураи, иностранные сеттльменты, преобразования эпохи Мэйдзи и борьба великих держав за влияние. Так я и пришел в итоге к аспирантуре и диссертации по истории российско-японских отношений XVIII–XIX веков и окончательно превратился из лингвиста в историка.

Если же говорить о более академическом чтиве, то я могу выделить две книги, оказавшие на меня влияние: «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймонда и «Долг. Первые 5000 лет истории» Дэвида Гребера. Обе представляют сквозной взгляд на мировую историю и современные проблемы глобального неравенства через разную оптику — экологии/географии и экономики. И обе научили меня видеть за частными, местными, уникальными событиями, историями и сюжетами глубокий и широкий фон, «большие» события, которые не поддаются точной датировке, но оказывают определяющее влияние на мир людей.

Книги и студенты

Валентина Морозова

Что я советую студентам сейчас? Это, конечно, книги о Китае, желательно аутентичные, на языке оригинала. Мы стараемся следить за новинками и, кстати, совсем недавно обсуждали главного фантаста Китая Лю Цысиня и одно из его последних произведений — «Блуждающая земля». Это серия рассказов не только о том, что произойдет, когда погаснет Солнце, но и в большей степени о том, что поможет людям понять себя и выжить. Со студентами читали отрывки, смотрели фильм. Вместе с тем я считаю: чтобы осознавать все то новое, что создается сегодня в Китае, надо понимать корни китайской культуры, поэтому студентам-китаистам я прежде всего рекомендую к изучению классические востоковедные труды М.Е. Кравцовой («История культуры Китая»), Н.Е. Боревской и С.А. Торопцева «Китайская культура во времени и пространстве» (эта книга, кстати, подарена мне авторами и от этого особо дорога) и даже энциклопедические словари, как, например, «Китайская философия» под редакцией М.Л. Титаренко, который представляет собой первое в синологической практике издание на русском языке, посвященное анализу традиционной китайской философии на основе историко-культурологического подхода. Потому что начинать надо всегда с азов. Ну а тем, кто заинтересовался философско-культурологическим контекстом китайской цивилизации, могу посоветовать и свою авторскую монографию «Феномен региональной культуры в социокультурном пространстве российского и китайского приграничья», где описаны современные процессы формирования и трансформации социокультурных приграничных пространств России и Китая.

Максим Лейкин

Разбираю ли я со студентами конкретную книгу на лекциях? Наверное, нет, вместо этого я с удовольствием цитирую к месту (надеюсь) все понемногу, что помогает проиллюстрировать мысль, оживить изложение, а иногда даже просто немного отвлечься. Для примера: рассказывая про необходимость коллекций в Java, я обычно вспоминаю название книги Н. Вирта «Алгоритмы + структуры данных = программы»; объясняя, чем отличается Java от C++, цитирую Дж. Гослинга: «Java — это C++, из которого убрали все пистолеты, ножи и дубинки». А еще часто вспоминаю небезызвестную книгу «Законы Мерфи»: «Информация, ведущая к обязательному изменению проекта, поступит тогда и только тогда, когда весь код уже написан», «Если ничто другое не помогает — прочтите, наконец, документацию» и, самое главное, «Машина должна работать, а человек — думать».

Закончить хочется цитатой: «Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например — не читать их». Так что давайте будем читать!

Василий Щепкин

К сожалению, не часто доводится разбирать со студентами на семинарах научную литературу — просто потому, что список и объем дисциплин, которые я преподаю, очень ограничены. Но если такая возможность есть, всегда рекомендую студентам к прочтению «Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах». На мой взгляд, эта книга совмещает в себе много хороших качеств и служит отличной точкой входа в историю российско-японских отношений и историю отечественного японоведения. Во-первых, она читается на одном дыхании, как первосортный приключенческий роман, причем написанный от первого лица. Во-вторых, служит ценнейшим первичным источником по истории становления российско-японских отношений XVIII–XIX веков. В-третьих, это образец работы японоведа: Василий Головнин в течение двух лет, находясь в заключении, не зная поначалу японского языка и без всякой предварительной подготовки, смог создать всестороннее описание географии, политической системы, населения, торговли, жизни и быта японцев эпохи Токугава (1603–1867), так что его книга до сих пор служит важнейшим источником еще и по этим темам. В-четвертых, читая капитальный труд Головнина, можно проникнуться образом его мыслей, увидеть, что такое прекрасное образование и эрудиция, понять методы его работы, оценить остроту взгляда, — всегда тешу себя надеждой, что для студентов такой человек может стать еще и хорошим примером для подражания. Наконец, это язык книги. Я всегда рекомендую пользоваться оригинальным изданием 1816 года: прекрасный язык современника Пушкина, ясность и лаконичность изложения, обилие архаизмов и историзмов, которые помогают окунуться в атмосферу эпохи и лучше ее прочувствовать. Ну а благодаря ятям и ерам чтение становится более вдумчивым, несмотря на первоначальные сложности и неудобства. В общем, для начинающего японоведа — номер один в списке обязательной литературы. Уверен, о прочтении этой книги ни один студент ни разу не пожалеет.

6 октября, 2023 г.

Книги