«Лучший способ расслабиться — запоем прочитать книгу» – Новости – Schola – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Художественное произведение

преподаватель кафедры гуманитарных дисциплин факультета социально-экономических и компьютерных наук пермского кампуса ВШЭ

Мой ответ получился очень «книжным». Мне кажется, что сложно, например, чувствовать себя молодым и не смотреть при этом сериалы, но я всегда предпочитаю книгу. Я очень много читала с детства, и большую роль в этом сыграли родители. Я помню слова библиотекаря, увидевшего, что я хочу взять домой пять книг — максимально возможное количество для детского абонемента: «Позвоните, когда нужно будет продлить срок сдачи, потому что такой маленький ребенок не сможет прочитать их за две недели». Мои родители тогда посмеялись и сказали, что мы вернемся за новыми книгами гораздо раньше. Наверное, самой главной серией книг в моей жизни стала серия о Гарри Поттере. Когда я впервые попала в эту литературную вселенную, вышло только четыре книги. Нужно было ждать, пока Джоан Роулинг напишет остальные. Первую книгу мне читал перед сном папа: тогда казалось, что книжка слишком толстая и мне будет тяжело читать ее без помощи взрослого, но из-за желания узнать, что случится дальше, я все равно прочла несколько глав сама. Я много раз перечитывала эту серию (а теперь еще и ежегодно пересматриваю все фильмы в декабре). Уже в университете одна моя преподавательница рассказала, что часто возвращалась к своим «детским» книгам: читая их спустя несколько лет, она находила в них совершенно новый пласт смысла. В какой-то степени книга рассказывает нам столько, сколько мы готовы пережить и осмыслить сейчас, и, когда мы сами меняемся, книга читается совершенно иначе. И это намного больше, чем поиск деталей, которые мы пропустили в первое прочтение. Сейчас я веду курс Python у студентов гуманитарных образовательных программ, и в банке задачек по программированию часто встречаются задания по миру Гарри Поттера (студентов просят циклом перебрать заклинания или посчитать, сколько баллов Дамблдор добавил Гриффиндору). Я и сама говорю студентам: условный оператор if — «хлеб с маслом любого волшебника». Или, сравнивая между собой переменные-контейнеры, всегда объясняю, что они полезны для разных задач, у них разные особенности, свойства, назначение. Поэтому списки в Python — это ваш чемодан, который вы собираете в путешествие (каждая вещь на своем месте), а вот множество — это точно чемодан, который для Гарри собирает Тонкс: все вещи в беспорядке, перемешались друг с другом, а раз чемодан волшебный, то будем считать, что все неуникальные объекты случайно исчезли. (Кстати, всегда боюсь на паре со студентами почувствовать себя профессором Бинсом…)

Я помню, что родители моих одноклассников часто страдали, что не могут заставить детей читать, но их не нужно заставлять, нужно просто читать вместе с ними. Сейчас у меня маленькая дочка, и моя коллега Наталья Викторовна Гоменюк сильно помогла нам с домашней детской библиотекой. Перед сном мой ребенок требует от меня пять сказок, а иногда говорит, что вот эту сказку она прочитает сама: «Мама, послушай!» (Конечно, она пока просто рассказывает то, что запомнила, по картинкам.) Когда я стала мамой, я снова вернулась к детским книжкам, и особенно люблю читать такие, которых в моем детстве не было. Совсем недавно я прочитала книжку, которую очень хотела бы посоветовать самой себе в детстве и совсем скоро посоветую дочери: «Мой дедушка был вишней» Анджелы Нанетти.

Заостровцев Андрей Павлович

профессор департамента государственного администрирования Санкт-Петербургской школы социальных наук и востоковедения

Принадлежу к старшему, уходящему поколению (1956 г.р.). В те времена (конец 1960-х — начало 1970-х годов прошлого века), естественно, не было интернета. Телевидение было очень скучным. Поэтому в школьные годы оставалось время для чтения. Я учился в английской школе (официально «с углубленным изучением английского языка»). Мы проходили английскую литературу. Однако она меня как-то не привлекала (кроме Оскара Уайльда). Мне больше нравилась русская. Не потому, что я такой патриот, но просто она была мне ближе по духу. Одно время увлекался Федором Достоевским. С трудом достал его роман «Бесы». Я уже тогда весьма критически относился к коммунизму и коллективистской идеологии. Мой (видимо, врожденный) индивидуализм получил удовлетворение, когда я на 1-м курсе экономического факультета тогда Ленинградского университета добрался до публицистики Льва Толстого. Она была доступна только в его полном собрании сочинений, которое имелось в университетской библиотеке. Мне нравилась не его версия христианства (к религии был и остаюсь равнодушен), а его критический взгляд на государство. У меня до сих пор сохранился конспект его произведения «В чем моя вера?». Толстой не сделал меня анархистом, но мои либертарианские убеждения заложил именно он.

Позже я переключился на антиутопии. И тут я вернулся к английской литературе. Конечно, на первом месте — «1984» Джорджа Оруэлла. Великолепная картина борьбы тоталитарного государства с человеческим «я». И до сих пор считаю, что раздел этого произведения под названием «Теория и практика олигархического коллективизма» — непревзойденное политико-экономическое описание тоталитарной системы. Более всего поражает, как автор, ни дня не живший при реальном социализме, сумел столь точно описать детали быта: дефицит всего и вся, низкое качество доступных скудных благ и пр. В цифровом мире эта книга обретает новую актуальность. Советую почаще брать ее в руки.

Завертяева Марина Александровна

научный сотрудник Международной лаборатории экономики нематериальных активов, доцент департамента экономики и финансов факультета социально-экономических и компьютерных наук пермского кампуса ВШЭ

Я научилась читать в 4 года, и с тех пор книги были со мной всегда и везде: за едой, перед сном, в поездках. Сначала я прочитала всю домашнюю библиотеку, потом — книги по абонементу ближайшей детской библиотеки. И до сих пор самое любимое занятие — чтение, лучший способ расслабиться — запоем прочитать книгу, не отвлекаясь ни на что.

Очень сложно выделить даже несколько любимых книг. Скорее о каждом периоде в жизни я вспоминаю в привязке к книгам, которые произвели на меня наибольшее впечатление. В среднем школьном возрасте это «Таинственный остров» Жюля Верна, история о том, как люди смогли создать себе дом на необитаемом острове благодаря своим знаниям и взаимопомощи. Это «Волшебник Земноморья» Урсулы Ле Гуин, который учит тому, что победить свою тень можно, если найти смелость посмотреть на нее и назвать. И это «Властелин колец» Толкиена, в котором можно найти мудрость на каждый жизненный вопрос. Например, мне помогает смириться с тем, на что нельзя повлиять, следующая цитата: «Мы не выбираем времена. Мы можем только решать, как жить в те времена, которые выбрали нас».

Академическое произведение

Анна Сенина

Мне было сложно составить подборку произведений, которые помогли мне почувствовать себя историком: это очень эклектичный набор. Но я бы назвала три: трилогия Василия Яна «Нашествие монголов», «Трудно быть богом» Аркадия и Бориса Стругацких и «Сага о Рейневане» Анджея Сапковского. Очень странная подборка, и именно в таком порядке я ее читала. «Нашествие монголов» входило в список литературы на лето для старшеклассников лицея №2 в Перми, которые готовились к ЕГЭ по истории. Я уже не помню, какие еще книги там были, но трилогию я прочитала с огромным удовольствием, от нее невозможно оторваться. Это одна из тех книг, которую хотелось читать даже вместо сна. Узнала позже из интервью коллег — Виталия Викторовича Мингалева, Александра Владимировича Глушкова, — что в их список книг для историков Василий Ян тоже попал. «Трудно быть богом» я прочитала в университете, когда мой одногруппник сказал: «Для историка — обязательно к прочтению!» Если «прошлое — чужая страна» по Дэвиду Лоуэнталю, то что произойдет, если историк в нее попадет и сможет повлиять на развитие этой «страны»? Оказывается, что это такой груз ответственности: разговор о том, что история повторяется (и все равно нас ничему не учит), теперь для меня просто невозможен без этой книги. А вот «Сагу о Рейневане» я читала в поисках ощущений, которые давал цикл о Ведьмаке, — но нашла в ней что-то совершенно другое. Только представьте: целые страницы латыни, гуситские войны, снова Средневековье, но совсем не такое медиевалистичное, к которому мы привыкли в нашей моде на эту эпоху. У меня был курс по истории западных славян, поэтому я считала, что имею общее представление о гуситах, знаю контекст, но, честно говоря, не ожидала такого глубокого погружения. Я видела много интервью с Анджеем Сапковским о том, что «Сага о Рейневане» — это пока главная работа его жизни, вершина творчества. А еще читала, что его откровенно замучили любители исторической достоверности, которые были бы рады видеть эти книги историческими романами, а не фэнтези. По-моему, автор даже рассказывал, как его знакомые преподаватели-историки сетуют: если бы не эта магия, то мы бы давали книги студентам как учебные пособия! Я советовала книгу своему мужу (мы часто обмениваемся), и в начале он откровенно жаловался, что главный герой не вызывает симпатии, только раздражение. Я просто обещала ему: читай дальше, ты полюбишь Рейнмара! И конечно, он полюбил всех персонажей. Недавно я почувствовала что-то похожее, когда читала «Повести о Дунке и Эгге» Джорджа Мартина (когда желаешь почитать просто что-нибудь у знакомого писателя, пока укладываешь ребенка спать, и находишь больше, чем искал). И пока все ждут «Ветра зимы», я буду ждать «Винтерфелльских волчиц».

Сложно посоветовать книгу для каждого, так просто не бывает. Например, в сторону от фантастического, в мой первый год работы в Вышке я подряд прочла «Книжного вора», «Катушку синих ниток», «Пять четвертинок апельсина», «Жареные зеленые помидоры в кафе “Полустанок”». Однако завершить хочется книгой из совершенно другой области. Я веду курсы из области Digital Humanities, а также анализ данных и регулярно упоминаю работу Кэролайн Криадо Перес «Невидимые женщины: Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин». На мой взгляд, это прекрасная подборка кейсов о том, как ошибки на этапе сбора данных приводят к тяжелым последствиям в реальном мире (а для всех нас, зачарованных машинным обучением, — как алгоритмы усиливают стереотипы, если в наши данные закрались гендерные искажения). В какой-то степени я рекомендую эту книгу всем, кому интересно, как (не) нужно собирать данные, чтобы принимать решения, затрагивающие жизни других людей. Я точно знаю, кому обязана чтением этой книги. В студенческие годы очень важным человеком для меня стала Дарья Борисовна Вершинина, историк, специализирующийся на гендерных исследованиях. Помимо интереса к гендеру, я на самом деле благодарна ей за курс по молодежным субкультурам. До этого Аллен Гинзберг или Джек Керуак были вне круга авторов, к которым я испытывала интерес. В целом мне запомнился этот курс как большое переосмысление той картины мира, которая была у меня ранее.

Мы с коллегами часто обсуждаем то, насколько мы сходимся в литературных интересах. Это даже больше, чем выбор между Толстым и Достоевским или Пушкиным и Лермонтовым (хотя и такой разговор у нас тоже, конечно, был). На книжной полке любого из нас «Ярмарка тщеславия» может оказаться рядом с «Шантарамом», а «Сто лет одиночества» могут принести нам такое же удовольствие, как и «Энн из Зеленых Крыш» (кстати, очень рекомендую и сериал — отлично сочетается с осенним настроением и погодой). Я раньше много переживала о том, что мой выбор книг не очень последовательный, но, думаю, это неизбежность: к счастью, чтение стало доступным, как никогда раньше, и спасибо миру за электронные книги.

Андрей Заостровцев

Формально я экономист. Однако мой любимый экономический предмет, «Институциональная экономика», по существу, междисциплинарный. Особо меня привлекает институциональная экономическая история (ИЭИ). В юности я хотел быть историком. Это юношеское желание и реализовалось в форме обращения к институциональному видению истории. Мои две последние книги именно о нем.

На мое видение истории решающим образом повлиял американский историк Ричард Пайпс. Он, можно сказать, раскрыл мне глаза на историю России. Его работа «Россия при старом режиме» привела мои знания русской истории в логически непротиворечивую картину. В ней прекрасно показано воспроизводство социального порядка во времени: от татаро-монгольского ига до большевиков. То, что в ИЭИ сейчас называют «эффектом колеи».

В 90-е годы я работал в издательстве «Экономическая школа». Мы не только переводили и издавали зарубежных экономистов и зарубежные учебники, но и написали свой учебник «50 лекций по микроэкономике». Все 90-е годы я находился под магией микроэкономики. После марксистско-ленинского образования она была живительным глотком свежего воздуха, и я рьяно взялся за ее изучение и преподавание.

Однако лет через 15 критически пересмотрел свой взгляд на нее. Под влиянием австрийской экономической школы. Людвиг фон Мизес и Фридрих фон Хайек показали мне всю ее ограниченность и неспособность адекватно описывать мир. Конечно, в первую очередь книга Мизеса «Человеческая деятельность». А книга Хайека «Дорога к рабству» оказалась очень удачным дополнением к Оруэллу. Австрийскую экономику изучал также по книгам современного испанского последователя австрийской школы Уэрта де Сото. Выделил бы два очень серьезных произведения: «Социально-экономическая теория динамической эффективности» и «Деньги, банковский процент и экономические циклы». Для начального знакомства с учением этой школы очень подойдет его книга «Австрийская экономическая школа. Рынок и предпринимательское творчество».

Для понимания институциональной экономической истории (и не только экономической) важна книга Мизеса «Теория и история». Особое внимание здесь уделил бы книге шведского экономиста Стефана Хедлунда «Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала» (2015).

И конечно, австрийская экономическая теория привлекает самой аргументированной критикой социализма. Она суммирована в книге Уэрта де Сото «Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция». Таким образом, в своем критическом восприятии социализма я прошел длинный путь — от «Бесов» Достоевского к антиутопиям и далее к Мизесу и Хайеку.

Мюррей Ротбард с его теорией анархо-капитализма в чем-то напоминает мне анархизм Льва Толстого. Под влиянием его книги «Власть и рынок» я не стал поклонником анархо-капитализма (так же как под влиянием Толстого не стал анархистом), но явным минархистом (сторонником минимального государства).

Марина Завертяева

В 11-м классе мне выпало писать реферат по литературе про роман «В круге первом» Александра Солженицына. Несмотря на то что на уроках истории мы немного касались темы репрессий, книга произвела на меня огромное впечатление, стала моим «прощанием с иллюзиями». Пытаясь разобраться, почему террор стал возможным и как люди могли прожить это время, не потеряв себя, я позже читала как о жизни людей, прошедших через ГУЛАГ, например воспоминания Евгении Гинзбург, Ольги Адамовой-Слиозберг, книгу «Папины письма», так и более академические тексты, такие как книга Энн Эпплбаум. Мне кажется, эти тексты очень много дали для формирования, с одной стороны, эмпатии и чувства справедливости, а с другой — критического мышления.

Яркое воспоминание о студенческих временах — это знакомство с книгами Ремарка. Самой любимой из них тогда стал «Черный обелиск» — история Германии между двумя мировыми войнами, гиперинфляции, формирующегося национализма. Это одна из тех книг, которые я не хотела проглотить побыстрее, а читала медленно, впитывая каждое слово, все они казались мне очень точными. Достаточно известная цитата Ремарка «…смерть одного человека — это смерть, а смерть двух миллионов — только статистика» — тоже из этого романа. В то же время я полюбила книги Дины Рубиной, Людмилы Улицкой, Бориса Акунина.

Материнство сильно сократило время на чтение, поменяло фокус в читательских интересах. Теперь вперемешку с художественной литературой я много читаю о том, как формируется и развивается ребенок. Ряд выводов из детской литературы я переношу и на преподавание. Например, как родители выбирают, вакцинировать ли детей, я рассказываю студентам на «Поведенческой экономике». То, как я понимаю, каким экспертам и исследованиям по детскому развитию можно верить, описываю в качестве примера при разборе критериев качественных исследований на научных семинарах. Недавно мне очень понравилась цитата из книги Людмилы Петрановской о том, что «все живое и прочное всегда развивается потихоньку, как деревце вырастает: вроде сегодня такое, как вчера было, и завтра почти не изменится, а через год — ух ты, как выросло! Можно, конечно, срубить уже готовое и в землю воткнуть — сразу будет красиво. Но засохнет же». Какая прекрасная метафора для процесса получения знаний, да и проведения исследований тоже!

Последние полтора года чтение идет тяжело, это для меня очень удивительно и нехарактерно. Тем не менее этот период тоже запомнится мне несколькими книгами. Во-первых, это «Подстрочник. Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана». Лилианна Лунгина — это переводчица, которая открыла нашей стране книги Астрид Линдгрен. Она родилась в СССР в 1920-м, жила в Германии, еще палестинском Тель-Авиве и Франции, в 1933-м вернулась в СССР. И все события эпохи описывает через свою жизнь, напоминая, что то, что изначально кажется плохим и тяжелым, часто оборачивается счастьем и удачей. Во-вторых, это «Ложится мгла на старые ступени», единственный роман, написанный филологом и литературоведом Александром Чудаковым. Она была в моем списке для чтения с 2010 года, и, когда пришло ее время, я растянула чтение почти на год, и, как и в «Черном обелиске», каждую фразу хотелось долго обдумывать. Книга вызвала во мне много разнообразных чувств и мыслей: она и про покой и порядок, и про хаос и потери, и про семейное тепло и счастье вопреки внешним обстоятельствам, и про одиночество. В-третьих, это недавно вышедшая книга Селесты Инг «Пропавшие наши сердца», антиутопия о том, какой несчастный и несвободный мир может получиться из стремления государства контролировать личную жизнь ради, казалось бы, важной цели.

Произведения, полезные в преподавании

Марина Завертяева

Если говорить о книгах, которые влияют на мое преподавание, — это книги про формирование критического мышления, научного способа познания мира и умения задавать правильные вопросы. Студентам я всегда рекомендую автобиографию лауреата Нобелевской премии по физике Ричарда Фейнмана «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» и рассказываю им историю из книги про лекало:

«Когда я был в Массачусетском технологическом институте, я часто любил подшучивать над людьми. Однажды в кабинете черчения какой-то шутник поднял лекало (кусок пластмассы для рисования гладких кривых — забавно выглядящая штука в завитушках) и спросил: “Имеют ли кривые на этих штуках какую-либо формулу?” Я немного подумал и ответил: “Несомненно. Это такие специальные кривые. Дай-ка я покажу тебе. — Я взял свое лекало и начал его медленно поворачивать. — Лекало сделано так, что, независимо от того, как ты его повернешь, в наинизшей точке каждой кривой касательная горизонтальна”. Все парни в кабинете начали крутить свои лекала под различными углами, подставляя карандаш к нижней точке и по-всякому прилаживая его. Несомненно, они обнаружили, что касательная горизонтальна. Все были крайне возбуждены от этого открытия, хотя уже много прошли по математике и даже “выучили”, что производная (касательная) в минимуме (нижней точке) для любой кривой равна нулю (горизонтальна). Они не совмещали эти факты. Они не знали даже того, что они уже “знали”».

Критерии выявления качественных исследований хорошо и лаконично описаны в главе книги популяризатора науки Аси Казанцевой, которая называется «Краткий курс поиска истины», — ее я обычно советую на научных семинарах как дополнение к литературе по подготовке исследовательских работ.

Также есть целый пласт литературы по поведенческой экономике, которая помогает понять, каким поведенческим отклонениям подвержены люди. Обычно эти книги не только очень полезные, но и написаны увлекательным языком и со множеством примеров. Мои любимые — это книги Даниэля Канемана, Дэна Ариели, Ричарда Талера. Говоря цитатой Аси Казанцевой, я верю, что чтение таких книг «меняет мозг в правильном направлении, формирует такие нейронные сети, с которыми гораздо сложнее быть не только глупым, но и злым или несчастным, скучающим или напуганным — просто потому, что мир становится понятнее, а значит, безопаснее и интересней».

22 ноября, 2023 г.

Книги