«Крестный отец» и Федор Достоевский, Макс Вебер и Судхир Венкатеш – Новости – Schola – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Художественное произведение

профессор, заведующий кафедрой теории и истории права и государства юридического факультета санкт-петербургского кампуса НИУ ВШЭ

Наверное, одним из моих любимых произведений является «Крестный отец» — и роман Марио Пьюзо, и фильм Фрэнсиса Форда Копполы с такими замечательными актерами, как Марлон Брандо, Аль Пачино и другие. Это довольно редкий случай, когда очень трудно сказать, что лучше — книга или фильм по ней: оба произведения замечательны и в значительной степени соответствуют друг другу. Как и от кого именно я узнал об этом произведении, наверное, уже не вспомню, но совершенно точно, что сначала, еще в подростковом возрасте, посмотрел фильм, а уже затем прочел книгу, представляя ее персонажей, естественно, так, как их сыграли актеры. И что интересно, когда у меня уже этот фильм (вся трилогия) был сначала на кассетах, затем на дисках, все равно, когда его, кажется, в связи с юбилеем выхода первой части демонстрировали в кинотеатрах, я все равно ходил его смотреть.

«Крестный отец» относится к категории книг и фильмов, которые можно соответственно читать и перечитывать, смотреть и пересматривать много раз, даже зная их почти наизусть. Это и динамичный сюжет, и яркие герои, и, конечно же, наличие смысла, который, возможно, понимается не с первого раза. Автора «Крестного отца» многократно упрекали за то, что он «романтизировал» мафию, однако мне так не кажется: слишком уж много проблем выпадает на долю главных героев, что подчеркивает порочность их образа жизни. А уж особенности взаимоотношений в криминальной «семье», а также ее представителей с властями, правоохранительными структурами и простыми обывателями в произведении показаны необычайно ярко и выразительно. Известно, что Марио Пьюзо мог использовать и полицейские материалы, и воспоминания мафиози, пошедших на сотрудничество с полицией, так что его книга может представлять интерес и в юридическом (историко-правовом) отношении.

И, что характерно, мне с самого начала нравился вовсе не дон Корлеоне или кто-то из его сыновей-гангстеров, а Том Хейген (Хаген) — своего рода «корпоративный юрист» мафиозного клана. Возможно, в какой-то степени и его образ повлиял на мой выбор профессии, равно как и фраза дона Корлеоне: «Один законник с портфелем в руках награбит больше, чем сто невежд с автоматами». Естественно, я ее понимал не буквально и других призываю так понимать: речь идет о значимости профессии юриста в любой сфере деятельности, даже в такой специфической, какой посвящен «Крестный отец».

Со временем, работая в правовой сфере, я действительно несколько иначе стал понимать и толковать события книги и фильма. Если поначалу для меня это была просто интересная и захватывающая гангстерская сага, то позже, начав преподавать юридические дисциплины и заниматься научно-исследовательской деятельностью, я стал обращать внимание на некоторые поднятые в ней проблемы, на которые прежде не обращал внимания. Так, некоторые современные исследователи, занимающиеся проблемами юридической антропологии (или антропологии права), характеризуют правила, которым следуют представители мафиозных и иных криминальных сообществ, как «неписаные законы», характерные для различных субкультур. Однако «Крестный отец» наглядно и убедительно опровергает такое понимание этих правил, которые можно отождествить с «понятиями» российского криминалитета. Дело в том, что правила, по которым живут субкультуры, — это своеобразное дополнение к действующему закону, какие-то обычаи и традиции, соблюдение которых позволяет их представителям идентифицировать себя и своих единомышленников. Представители же мафии и криминалитета в целом следуют своему «кодексу чести» именно как альтернативе закону, принципиально не желая жить по юридическим нормам, установленным в государстве и обществе, и постоянно бросая им вызов. Пожалуй, наиболее ярко такое понимание мафиозных норм проявляется в главе «Крестного отца», посвященной съезду мафиози из разных частей США для очередного передела сфер влияния.

Я бы рекомендовал прочесть книгу и посмотреть фильм «Крестный отец» будущим юристам, а затем вновь обращаться к этому произведению по мере профессионального развития. Уверен, что каждый найдет в нем какие-то собственные моменты, полезные для жизни и профессиональной деятельности.

Кузинер Евгения Николаевна

старший преподаватель департамента социологии Санкт-Петербургской школы социальных наук

Думаю, что, как и многим, мне достаточно сложно говорить о каком-то одном произведении. В разные моменты жизни были разные вдохновители, ценности, настроения могли меняться. Одно время, когда мне было около двадцати, я очень сильно любила Федора Достоевского, взахлеб читала, думаю, все его произведения, от малоизвестных рассказов до тех романов, чье-имя-нельзя-называть-школьникам. Мне очень нравились его полные страстей герои, которые были объемными, глубокими, противоречивыми.

При этом мне всегда был интересен не только сюжет, но и то, кто стоит за этим сюжетом, — личная история каждого автора. Так, я была под большим впечатлением, узнав, что Федор Михайлович в молодости, как и все петрашевцы, был приговорен к смертной казни и помилован, уже стоя на плацу. Зная такие детали из жизни писателя, лучше понимаешь его произведения, как мне кажется. Со временем я немного устала от невротичных героев Достоевского, от ощущения душноты (во всех смыслах) и, как я люблю говорить, ушла от него к Тургеневу, чьи истории мне казались более легкими, страсти — не такими фатальными и безудержными (хотя это и спорно). И как я шучу, данная история ярко отражает мои две соревнующиеся между собой личности — милую и впечатлительную тургеневскую девушку и достоевщинского панка-мизантропа. И было очень интересно впоследствии узнать, что два писателя не просто были знакомы, а их связывали многолетние сложные отношения в формате «дружба — соперничество — вражда».

Я очень люблю рассказывать эту историю, как они всю жизнь сходились-расходились во взглядах буквально на всё, осыпали друг друга оскорблениями в глаза и за спиной. Так, Иван Сергеевич на ранних этапах их общения написал про Федора Михайловича анонимную эпиграмму, первые строки которой достаточно красноречивы: «Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, на носу литературы рдеешь ты, как новый прыщ». Эпиграмма разлетелась на ура в литературных кругах. Федор Михайлович, в свою очередь, несмотря на анонимность, прекрасно понял, кто автор, но промолчал и таил обиду много лет, прежде чем изобразить коллегу по цеху в образе знаменитого, но тщеславного, растерявшего свой дар в угоду наживе писателя Кармазинова, в чьем образе легко можно узнать Тургенева. И вот представьте, я, еще не зная про вражду двух писателей, читаю «Бесов» и думаю: «Ну кого ж ты, уважаемый Федор Михайлович, так вкусно и с чувством полного презрения описываешь? Ну явно же кого-то из знакомых, иначе вряд ли бы столько внимания было уделено неглавному и незначимому персонажу». И потом я узнаю про вышеописанную историю. Вот такие штуки мне очень нравятся в литературе, помимо самих текстов, конечно. Мы привыкли еще со времен школы к образам литераторов как почтенных бородатых старцев, смотревших на нас с классических портретов и мучавших нас на уроках литературы. Однако все они были когда-то молоды, у всех были свои интересные истории и жизненные перипетии, отдельно заслуживающие если не романа, то повести точно. Поэтому я бы посоветовала обратить внимание на биографические очерки, дневники ваших любимых писателей. Иногда они могут быть такими же интересными и остросюжетными, как и сами произведения.

А если кому-то лень читать, могу посоветовать отличнейший по эстетике, юмору и саспенсу YouTube-канал «Что бы мне поделать, только бы не почитать», где ведущие в легком формате обсуждают биографии авторов и их немейнстримные произведения.

Академическое произведение

Роман Почекаев

В значительной части на мои научные изыскания, сферу интересов и выбор методов исследования повлияли труды немецкого ученого Макса Вебера. Он известен как историк и экономист и в первую очередь как социолог. Именно его социологические работы и заинтересовали меня еще во время учебы в университете по моей первой специальности (реклама и связи с общественностью). Однако не следует забывать, что по образованию Макс Вебер был все-таки юристом, поэтому неудивительно, что он уделял в своих трудах немало внимания вопросам истории, социологии, философии права. Недавно Издательский дом Высшей школы экономики полностью издал его главный труд под названием «Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии» в четырех томах, из которых третий как раз посвящен различным правовым проблемам.

Работая на стыке различных наук и дисциплин, Макс Вебер весьма эффективно использует междисциплинарный подход, рассматривая право как неотъемлемую часть жизни общества и государства, функционирования экономики, прослеживая взаимовлияние этих сфер и правовой. Конечно, чтобы провести объективный анализ и сделать убедительные выводы по итогам своих исследований, Веберу приходилось прибегать к методологии и результатам исследований в области юриспруденции и политологии, истории и экономики, философии и социологии. Именно эта междисциплинарность во многом повлияла на мой интерес к проблемам истории государства и права, юридической антропологии, ведь для этих наук как раз характерно использование методов и достижений разных наук и научных дисциплин. Кроме того, мне очень импонирует подход Макса Вебера в изучении глобальных проблем: он не пытался сразу объять необъятное, а изучал отдельные предметы, институты, категории хозяйства и общества, в дальнейшем систематизируя результаты своих изысканий, формируя полное и объективное представление о выбранном объекте исследования. Не равняя себя с выдающимся ученым, тем не менее могу сказать, что в рамках моих исследований я стараюсь следовать такому подходу. Так, изучая проблемы истории права тюрко-монгольских народов Евразии и правовые аспекты центральноазиатской политики Российской империи, я обращаюсь к исследованию отдельных сфер правоотношений, различных хронологических периодов и/или регионов, иногда — специфических источников права или источников наших знаний о праве и даже деятельности конкретных государственных деятелей. И только собрав необходимую информацию, позволяю себе обратиться к систематизации материала в виде обобщающей статьи или монографии.

Евгения Кузинер

Книга, которая меня в свое время впечатлила, — «Главарь банды на день. Изгой-социолог выходит на улицы» американского исследователя Судхира Венкатеша.

Молодой аспирант Чикагского университета в поисках темы для будущей диссертации соглашается поучаствовать в проекте преподавателя по изучению бедности и без ведома того берет анкеты и отправляется в самый бедный район Чикаго, где знакомится с местной бандой «Черные короли» и неожиданно для себя завязывает дружбу с ее главарем. А далее — яркие и подробные описания того, как автор устанавливал отношения с членами банды и другими жителями гетто, испытывал этические дилеммы и пытался совмещать разные роли — исследовательскую и дружескую.

В книге затрагиваются три важные темы: структура и жизнь исследуемой банды, а также жителей гетто, описание методов исследований и особенностей работы в этом поле, а также морально-этические дилеммы, с которыми сталкивался Венкатеш во время своего исследования.

Эта книга открыла мне мир социологии с неожиданной стороны — без кондовых теоретизирований, концепций, просто яркая история о том, как молодой и неопытный социолог пытается влиться в городскую банду, какие трудности при этом испытывает, что чувствует, выступая в роли чужака в совершенно другом мире. Кульминация этой книги наступает, когда главарь предлагает исследователю возглавить банду на день и почувствовать на себе все трудности и проблемы руководства группировкой.

Я прочитала эту книгу, когда только начинала свои исследования бездомности, и она вдохновила меня выйти в «поле», несмотря на все страхи и сомнения. Также это отличный пример того, как можно подавать результаты своего исследования на более широкую аудиторию, далекую от академической жизни.

Хотя, конечно, позже уже я стала понимать, что все же к таким книгам стоит относиться немного осторожно, — прочитав ее, можно подумать, что в любое «поле» можно входить чуть ли не «с ноги», забыть обо всех мерах предосторожности ради получения богатого эмпирического материала. Но в целом Венкатеш достаточно правдоподобно передает все перипетии жизни молодого исследователя, маневрирующего между академической и уличной жизнями.

Произведения, полезные в преподавании

Роман Почекаев

На мой подход к преподаванию повлияли труды дореволюционных историков государства и права России — в частности, Ивана Дмитриевича Беляева, Василия Ивановича Сергеевича, Михаила Флегонтовича Владимирского-Буданова. В ходе обсуждений с коллегами — преподавателями истории государства и права России мы не раз приходили к выводу, что их учебники по данной дисциплине отличаются большей фундаментальностью и концептуальностью, чем большинство современных аналогов. Конечно, во многом это объясняется тем, что дореволюционные авторы рассматривали менее длительную хронологию развития отечественного государства и права (ведь в современных учебниках и пособиях едва ли не больше половины отводится советскому и постсоветскому периодам), имели в своем распоряжении меньше юридических памятников и, возможно, больше академических часов. Однако не могут не обратить на себя внимания несколько элементов их подхода, принципиально отличающего дореволюционных авторов учебников по истории государства и права от советских и современных. Во-первых, они старались показать государственное и правовое развитие нашей страны в контексте конкретных исторических периодов, для этого они весьма широко пользовались не только юридическими памятниками, но и широким кругом общеисторических источников. Это позволяло им показать право как неотъемлемую часть государственной и общественной жизни, сделать выводы об эффективности тех или иных правовых норм, принципов, институтов применительно к конкретному этапу развития России, проследить их преемственность, взаимовлияние правовых традиций России, Востока и Запада. Современные авторы учебников и преподаватели учебных курсов по истории отечественного государства и права вынуждены ограничиваться характеристикой исключительно государственных институтов и правовых памятников применительно к основным периодам российской государственности, что нередко создает впечатление об их некотором выхолащивании из общеполитического и социального контекста. Во-вторых, каждый вышеупомянутый автор старался изложить материал в рамках собственной концепции. Так, И.Д. Беляев выделяет основные периоды развития отечественного права, связывая их с наиболее значительными памятниками — Русской Правдой, судебниками московского права и имперским законодательством. М.Ф. Владимирский-Буданов предпочитает «этатистскую» периодизацию, выделяя такие периоды, как земский (удельные княжества), московский и имперский. Подобный концептуальный подход делает учебники дореволюционных историков права яркими и индивидуальными, тогда как большинство современных, за немногочисленными исключениями, довольно трудно отличить друг от друга.

Как я уже отметил ранее, сегодняшние преподаватели истории государства и права вынуждены давать гораздо больший материал при меньшем количестве академических часов, так что существуют объективные причины того, что они не используют опыт своих дореволюционных предшественников. Тем не менее в своей преподавательской практике я и мои коллеги по кафедре стараемся по мере возможности давать характеристику исторических периодов, в которые возникали те или иные источники права, а также привлекать различные памятники, в т.ч. и неюридические, чтобы сформировать у студентов более полное представление об особенностях развития государства и права в разные эпохи и в разных регионах.

Евгения Кузинер

Другая книга, мало похожая на предыдущую, но определенно повлиявшая на меня как на исследователя и преподавателя, — курс лекций Мишеля Фуко «Ненормальные». В далеком 2004 году, я — слушатель подготовительных курсов философского факультета СПбГУ — совершенно случайно купила эту книгу в университетском книжном магазине. В лекциях, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974–1975 годах, Фуко разбирает концепцию ненормальности и представления о норме, выстраивая свой материал на примерах из громких судебных процессов того времени. Предупрежу, что, несмотря на лекционный формат текста, книга читается не очень просто и вряд ли подойдет в качестве воскресного чтива, но если вы интересуетесь идеями Фуко, то рекомендую.

Чем я руководствовалась при покупке, я не помню (возможно, мне просто понравилось название, ведь быть не таким, как все, и читать не то, что все, в шестнадцать казалось очень крутым и необычным), но эту книгу можно назвать предвестником моего интереса к исследованиям делинквентности и любви к творчеству Фуко в целом. Чтобы понять, насколько я люблю Фуко, достаточно знать, что мою кошку зовут Миша.

14 марта

Книги