Урбанистика — это «наука-подъезд»

Митин Иван Игоревич

Сотрудники Высшей школы урбанистики имени А.А. Высоковского факультета городского и регионального развития продолжают рассказывать о институционализации урбанистики как академической дисциплины в России. Иван Митин объяснил, почему урбанисты — это, вообще-то, не только и не столько те, кто наставил лишних светофоров. Наука урбанистика имеет свою генеалогию идущую от географии человека и географии городов, свое настоящее — спайку городских исследований и городского планирования, свое будущее, создаваемое, в том числе, в стенах Вышки, а также, как минимум, терминологическое различие с родственными западными вариантами дисциплины.

— Хотелось бы поговорить о том, как становятся урбанистами, и о становлении урбанистики как науки. Были архитекторы, градоустроители, географы, в какой-то момент появились урбанисты. Кто это такие?

— Строго говоря, урбанистика как таковая, как самостоятельная наука пока не сложилась. Сегодня это скорее модное слово, которым мы обозначаем междисциплинарный, комплексный, разносторонний интерес к городам как к очень сложному, многогранному объекту. Если мы спросим случайных прохожих на улице, что такое урбанистика, или почитаем районные чаты, то увидим прежде всего, что это слово ругательное, что люди боятся урбанистов. Урбанисты в обывательском представлении — это, во-первых, медийные персоны, видеоблогеры, а во-вторых, те, кто наставил лишних светофоров, из-за чего автобусы стали неправильно ходить, и т.п., то есть люди, которые непосредственно занимаются благоустройством, преобразованием городской среды. В этом смысле Высшая школа урбанистики — это попытка утвердить урбанистику как академическую дисциплину. Пока называть себя урбанистом сложно, приходится объяснять, что это значит. Поэтому я продолжаю торжественно называть себя географом и не вижу тут противоречий. У урбанистики и географии много общего.

Иван Митин (слева)

— Как складывалась ваша карьера урбаниста?

— Я окончил кафедру экономической и социальной географии России географического факультета МГУ. На 2-м курсе я пришел к Александру Ивановичу Алексееву, которого все знают как автора синего учебника географии для 9-го класса. Он стал моим научным руководителем, и от него я узнал про методики географических характеристик, позволяющие описывать территорию комплексно, со всех сторон. Вроде бы это то, чем география занималась с античных времен, и она должна была бы уже прийти к какому-то четкому алгоритму… Но оказалось, что существуют принципиально разные подходы, и тут есть с чем разбираться, что поизучать и над чем поработать. И, развивая эту тему, я постепенно пришел к вопросу наших представлений о пространстве: как оно формируется, как мы его себе представляем, какие образы пространства у нас складываются, от чего это зависит, как с ними работать, что с ними делать. Собственно говоря, этой темой я и занимаюсь до сих пор. Написал об этом дипломную работу в специалитете, защитил диссертацию по методике комплексной культурно-географической характеристики территории, то есть о том, как описывать любую территорию с точки зрения культурной географии. Эта линия комплексного изучения конкретной территории, в моем случае городской, проходит через всю мою профессиональную биографию.

— Как вы пришли в Вышку?

— В Вышку я пришел случайно. Параллельно с поступлением в аспирантуру я пошел работать в Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия имени Дмитрия Сергеевича Лихачева. Дмитрий Николаевич Замятин, нынешний мой коллега по Школе урбанистики, автор концепции гуманитарной географии и географических образов, пригласил меня в сектор гуманитарной географии, который как раз тогда там создавался. В 2013 году в системе Министерства культуры начались печальные реформы академических институтов, когда закрывались целые направления, все странное, непонятное и сомнительное с точки зрения рентабельности. И наш сектор, к тому времени уже превратившийся в Центр гуманитарных исследований пространства, был расформирован, прекратил свое существование. Тогда я стал искать возможность продолжения академической карьеры в каком-нибудь другом месте. Несколько лет работал на ГПХ то в Вышке, то в РАНХиГС. Ни здесь, ни там меня не хотели брать, потому что непонятно было, чем я занимаюсь.

В 2013 году я начал читать в Вышке курс «Культурный ландшафт города», который до этого разрабатывал Алексей Викторович Новиков, ставший впоследствии деканом Высшей школы урбанистики. Тогда же я познакомился с основателем и первым деканом Высшей школы урбанистики Александром Аркадьевичем Высоковским, который, как выяснилось в ходе разговора, был знаком с моими работами, читал мою книжку, написанную по итогам диссертации. Он поручил мне вести один из научно-исследовательских семинаров по урбанистике. Высшая школа урбанистики (а затем факультет городского и регионального развития) была одним из тех мест, куда до основания факультета географии стекались географы в Вышке. Уже упоминавшийся выше Алексеев был специалистом по сельской местности, и я как его ученик вроде бы не должен был иметь отношения к городам. Но, поскольку те исследования, которые я проводил в аспирантуре и в Институте наследия, были связаны с малыми и средними городами, городская тематика оказалась мне не чужда. Поэтому все вышло логично. Года через три-четыре Вышка все-таки решила взять меня на постоянную работу. Помимо «Культурного ландшафта города» — на сегодняшний день моего основного авторского курса в Вышке, преобразованного теперь в полноценный МагоЛего, — я веду еще несколько курсов, связанных уже непосредственно с урбанистикой.

— Можно ли сказать, что урбанистика — междисциплинарная наука? И какие еще особенности есть у урбанистики по сравнению с другими науками?

— Я не уверен, что наука вообще может быть не междисциплинарной. Если это нормальная наука, в ней будет множество разных подходов. Один из вопросов, который меня озадачивает применительно к урбанистике, состоит в том, что у нее как будто бы нет собственного внятного объекта исследования. У географов та же самая проблема. Когда географы говорят про объект географической науки, всегда оказывается, что каждая составляющая этого объекта изучается какой-нибудь систематической наукой. Растения изучает биология, почву — почвоведение, климат — климатология и т.д., какие люди населяют территорию — социология. То есть нет никакого уникального объекта, который бы изучала география, непонятно, зачем она нужна. Фонвизин в свое время правильно написал: извозчик довезет тебя куда нужно. Уже тогда этот вопрос был актуален, а сегодня, с развитием технологий, тебя тем более довезут куда угодно — необязательно знать, где что находится.

Специфика географии и урбанистики не в объекте и не в предметной области, а в комплексном подходе. Географию и урбанистику объединяет то, что они изучают такой интегральный объект, который включает в себя все на свете, все, что мы видим за окном. Все, что есть в городе, — все объект нашего исследования. Каждая частичка этого объекта изучается какой-нибудь систематической наукой. Вопрос в том, что именно в этом объекте изучает систематическая наука и что — урбанистика. Взять, например, людей в городе: как они осваивают свое пространство, где живут, куда двигаются и т.д.? Нормальная тема для социологии. Социолог пытается узнать, как человек расселяется по территории города, какие есть закономерности во взаимодействии людей, в социальной коммуникации в жилых районах. И в качестве примера таких закономерностей он берет конкретный город, конкретный район, конкретный жилой комплекс, проводит там исследование и делает вывод не только о том, как человек живет в этом конкретном жилом комплексе, районе, городе, а в целом, вообще. То есть цель «нормальной» систематической науки — выявление в своей области универсальных закономерностей, которые бы работали везде. А мы имеем дело вроде бы с тем же самым — с городом, но таким образом, что все эти маленькие ячейки, изучаемые отдельными науками, собираются в единое целое, и одно зависит от другого. Мы не можем объяснить характер расселения, не залезая в историю освоения территории. Мы не можем объяснить историю освоения, не залезая в физико-географические особенности этой территории, в то, какой здесь рельеф, как он влияет. Не можем объяснить растительность, не прибегая к описанию почвы, и т.д. То есть мы находим какие-то причинно-следственные связи, которые ускользают от взгляда систематических наук, потому что они смотрят только отдельный пласт. И урбанистика в городе, и география на любой территории рассматривают взаимодействие этих разных элементов, разных пластов на ограниченной территории.

Упоминавшийся в начале нашего разговора Алексеев приводил такую метафору: есть «науки-этажи» и «науки-подъезды». Систематические науки — это «науки-этажи», которые изучают каждая свою область. А есть такие «странные» интегральные науки, которые изучают срез всех этих пластов на ограниченной территории, — это «науки-подъезды».

У урбанистики не такая долгая история, а географы много лет пытались повысить статус своей науки, открыв какие-то фундаментальные закономерности, какие-то универсальные законы. В некоторых областях физической географии, наверное, это получилось, в экономической географии — скорее нет. Но в любом случае это ложная задача. В начале ХХ века география превратилась в систему самых разных географических наук. И то, чем занималась география изначально, — изучение конкретных местностей — осталось одной из узких отраслевых областей географии, которая по-русски называется «страноведение», а по-английски более правильно — regional geography. Это не регионоведение, которое у нас не относится к географии, в российской номенклатуре специальностей это политическая наука. А описание конкретных территорий — старый кусочек, оставшийся от того, чем раньше была география, и собственно геоурбанистика, возникшая внутри географии как география городов, то есть науки, изучающие конкретные территории. В терминологии Алексеева все это — и геоурбанистика, и просто урбанистика, и география, по крайней мере в части страноведения, — «науки-подъезды».

Александр Иванович Алексеев — первый научный руководитель Ивана Митина

В этом, мне кажется, принципиальное отличие географии и урбанистики от большинства систематических наук, та самая специфика, которая объясняет их суть как междисциплинарных наук. Главное — фокус на конкретном месте, его значении и тех факторах, которые создают уникальность этого места. То есть мы не можем построить в конечном итоге какую-то универсальную закономерность, которая работала бы везде. Более того, я считаю — далеко не все коллеги тут со мной согласны, — что мы и не должны стремиться построить такую универсальную закономерность. Специфика урбанистики в том, чтобы глубоко погрузиться в то, что есть здесь и только здесь. Ведь наша конечная цель — рассказать что-то действительно новое, что свойственно только нашему городу, только нашему городскому району, только этой территории и больше никакой. То есть сама целевая установка принципиально отличается от установки систематических наук, которые ищут закономерности, не привязанные к месту. Урбанистика представляет другой взгляд, другую оптику. Денис Косгроув писал, что ландшафт — это не просто какая-то ограниченная территория, это наш способ видения, определяющий нашу картину мира.

— Правильно ли будет сказать, что урбанистика родилась внутри географии? Или это справедливо только для геоурбанистики?

— Внутри географии существовала геоурбанистика, то есть география городов, если коротко. Она в целом похожа на урбанистику, потому что география затрагивает все темы по означенным выше причинам. Но фактически урбанистика возникла скорее вне географии. По нашей номенклатуре, она обитает в части градостроительства, то есть это архитектурная наука. И в общественном сознании урбанистика — это скорее практическая деятельность, связанная с городским планированием.

Во всем мире urban studies и urban planning, городские исследования и городское планирование, — это две разные области. То, что в российском дискурсе принято называть урбанистикой, объединяет в себе научные исследования в широком смысле и городское планирование. Городское планирование должно основываться на исследованиях, а исследования должны быть ориентированы в том числе и на практическую сферу планирования. Это случайно, как мне кажется, сложившееся объединение русский язык позволил нам называть одним словом — красивым термином «урбанистика». Было бы здорово закрепить этот термин за комплексными исследованиями и практиками, связанными с нашей работой в городе.

— В чем отличие и специфика российской академической урбанистики? И в какой степени российская урбанистика обязана своим развитием завоеваниям мировой урбанистики?

— Во всем мире урбанистики не существует, нет такого термина. Мы не можем слово «урбанистика» перевести на иностранные языки, мы вынуждены выбирать между urban studies и urban planning. Поскольку эквивалента нет, сложно найти прямые аналоги, нам не с чем особо сравнивать. Так же как в России развиваются отдельно транспортное планирование, отдельно социология города, отдельно культурология города, отдельно экономика города и т.д., точно так же и на Западе существуют отдельные субдисциплины, относящиеся к своим систематическим наукам. Можно было бы долго сравнивать отдельные субдисциплины здесь с отдельными субдисциплинами там. То, что нет окончательно сложившейся единой науки, а есть отдельные, разрозненные области, — специфика урбанистики, выходящая за рамки национальной.

Проводя параллели с urban planning на Западе, можно сказать, что у нас сама профессия городского планировщика толком не сложилась. Она формируется сейчас, в том числе и даже в основном благодаря усилиям нашего факультета. Появляется понимание того, что городской планировщик — это отдельная самостоятельная профессия, человек, который может интегрировать кусочки самых разных наук, самых разных практических концепций в комплексную, всестороннюю практику городского планирования. Сегодня это пока еще задача, которую мы отчасти начали выполнять. Наши выпускники сейчас успешно приносят это знание, это понимание на свои рабочие места и в органы власти, в архитектурные бюро и к проектировщикам. Постепенно ситуация меняется.

Что касается научной составляющей, тут мне проще говорить за географов. География за рубежом и в нашей стране очень сильно отличается. Из пятнадцати кафедр геофака МГУ три были и остаются экономико-географическими, а остальные, преобладающее число, — физико-географическими. Такой перекос в сторону физической географии объясняется, во-первых, тем, что география человека в Советском Союзе сводилась к экономической географии. Изучение культурной географии (чем я занимаюсь) у нас в стране было справедливо признано немарксистским и в основном запрещено. А на Западе ровно обратная картина: в основном преобладает human geography и в меньшей степени распространена физическая география. Когда я приезжаю или теперь уже подключаюсь к конференции Американской ассоциации географов, я вижу, что большая часть тем, направлений, идей, которые там обсуждаются, в нашей стране находилась бы вне географии, а была бы внутри социологии, культурологии, философии. В этом смысле изучение городов, urban geography, которое все-таки больше относится к компетенции общественной, нежели физической географии, за рубежом более развито, и мы могли бы что-то оттуда заимствовать. С другой стороны, regional geography на Западе находится в кризисе. Последние прорывные работы в этой области относятся к концу ХХ века. С тех пор, с тех работ, которые я читал для своей диссертации двадцать лет назад, ничего принципиально нового там не появилось. Потому что тема региона, изучение комплекса конкретной территории не модно ни там, ни тут. В этом смысле мы такие последние из могикан, которые продолжают пытаться ее разрабатывать. Поэтому в этой области нам вроде как и нечему поучиться.

А объяснить, что такое урбанистика, в отечественных условиях, может быть, даже проще и удобней, чем в западных. Потому что из-за перекоса географии в сторону физической географии у нашей урбанистики меньше дублирования с отраслями географической науки и, соответственно, больше простора для создания здесь и сейчас собственно урбанистической науки из того материала, который мы считаем важным и нужным, и при этом применимой на практике. Конечно, это вызов, но, с другой стороны, это и потенциал.

Автор текста: Митин Иван Игоревич, 21 октября