Про те времена, когда Аристотель был «классическим» платоником

Макарова Ирина Владимировна

«Древние знали немного другого Аристотеля, чем мы»: доцент Школы философии и культурологии Ирина Макарова рассказывает про «соблазнительные» догадки о полемике Аристотеля с Платоном и о том, почему Аристотеля интересовали гномы…

— Ваша статья об аристотелевском диалоге «О философии» вошла в число победителей конкурса русскоязычных научных работ. Расскажите, как проходила работа над этой публикацией? С чего все начиналось?

— Это, как ни странно, был долгий путь. Все началось с нашего антиковедческого кружка Antibarbari. Моя коллега Ольга Алиева в 2020 году предложила мне поучаствовать в проекте, посвященном разработке материалов для чтения на древнегреческом и латинском языках. Коллеги из кружка ранее читали и комментировали Платона, древнегреческих и латинских поэтов. А у меня уже давно было в планах почитать в оригинале фрагменты сочинения Аристотеля «О философии». Впервые я о нем узнала студенткой, когда писала диплом. Читая Вернера Йегера и Олофа Жигона, я впервые для себя открыла, что Аристотель был некоторое время «классическим» платоником и, как и Платон, считал душу разумным бессмертным принципом. Кроме того, Аристотель тоже писал диалоги и как раз по диалогам был в первую очередь известен своим современникам и более поздним античным читателям, например Цицерону. Именно в диалогах, таких как «Евдем» и «О философии», представлены его «платонические» взгляды. Мне хотелось разобраться в раннем периоде творчества Аристотеля, познакомиться с его так называемым экзотерическим учением, известным в античности практически каждому любителю философии, но практически неизвестным нам. Тот же Цицерон старательно, по его собственным словам, культивировал у себя аристотелевскую манеру письма. Это говорит о том, что древние знали немного другого Аристотеля, чем мы.

В центре фрески «Афинская школа» кисти и шпателя Рафаэля Санти изображены Платон и Аристотель

Хотя я давно уже этим интересовалась, не было повода и времени обратиться к этому сюжету. Поэтому я с радостью откликнулась на предложение Ольги Валерьевны и сразу решила, что буду читать «О философии». Довольно быстро в январе 2021 года сформировалась группа, с которой мы в течение полутора лет медленно, строку за строкой, разбирали дошедшие до нас фрагменты утраченного диалога «О философии», пытаясь понять порядок и общий замысел текста, связь этого текста с актуальным корпусом аристотелевских текстов, включенность в философский контекст своего времени. Я бесконечно благодарна участникам наших чтений (и студентам, и коллегам) за интерес к тексту, за ценные замечания, сделанные ими в ходе наших встреч. Вопросы, которые возникали по мере чтения, комментарии, споры, маленькие открытия — все это впоследствии легло в основание моей статьи.

— Какие вопросы вас занимали в начале пути и что интересного выяснилось по ходу исследования?

— Меня интересовал целый набор вопросов. Аутентичны ли те фрагменты, в которых представлено экзотерическое учение Аристотеля? Насколько самостоятельно учение Аристотеля, представленное в диалогах? Сохраняется ли интерес у Аристотеля к жанру диалога в дальнейшем или же это плод его академического периода?

Меня особенно занимал вопрос, насколько диалоги Аристотеля композиционно близки к платоновским образцам, отражаются ли в них — и насколько ясно — внутриакадемические дискуссии. Отдельным квестом стал поиск диалектических поединков и скрытых цитат из диалогов в сохранившихся текстах Аристотеля. Очень вдохновляло предположение Марио Унтерштайнера, авторитетного исследователя аристотелевских экзотерических сочинений, что действующими лицами диалога «О философии», полемизирующими по поводу идей-чисел, начал мира и души, могли быть Платон и Аристотель. Хотя это недоказуемо, но соблазнительно. Когда читаешь фрагменты диалога Аристотеля, создается впечатление, будто заглядываешь за фасад платоновской Академии и видишь, как Аристотель не только оттачивает свое полемическое мастерство, но и постепенно набрасывает контуры собственных доктрин — метафизической, космологической, психологической. Кроме того, в диалоге Аристотель постепенно открывался не в привычном образе строгого схоластического ученого, а как мастер художественного слова, нетривиально интерпретирующий положения народной мудрости.

— Расскажите о результатах ваших изысканий.

— Надо уточнить, как Аристотель понимает мудрость. В первой главе первой книги «Метафизики» он говорит о ней как о знании «первых причин и начал». В диалоге «О философии» о мудрости метафорически говорится как о свете, в котором раскрывается и сохраняется истина. Человек, будучи по природе существом разумным, «стремящимся к знанию», не ущербен для обретения истинного знания. Если у Платона, образно говоря, из пещеры невежества способен выйти только один, наилучший, то в аристотелевской версии этого мифа, которую он излагает в «О философии», пещеру могут покинуть все люди в силу своей природы, «стремящейся к знанию». Однако как-то надо объяснить, почему знание не развивается непрерывно (ведь мир, по Аристотелю, вечен и биологический вид человека вечен), почему одни люди обладают более утонченными знаниями и технологиями, а другие нет. Аристотель полагает, что дело не только в особенностях индивидуальной природы человека, не только в его воспитании и образовании, но и в более глобальных причинах. Он подмечает, что в интеллектуальной истории человечества есть свои спады и пики, и связывает их с природными катастрофами, которые то и дело ставят человечество вместе с его интеллектуальным багажом на грань вымирания: почти утратив все приобретенное, люди вынуждены начинать свой путь, в том числе и интеллектуальный, сначала. В этом свете Аристотель рассматривает гномы (γνώμη) и пословицы не как риторические средства для придания речи изящества или убедительности, но прежде всего как способ сохранения знаний, оказавшихся некогда под угрозой. Именно поэтому они интересны ему как самостоятельный предмет исследования. В отличие от Платона, который видел в гномах и пословицах лишь «начатки мудрости» и первый способ философствования, еще наивный и неточный, Аристотель считал их «остатками» былых знаний, утраченных в результате природных катаклизмов. Они сохраняются благодаря лаконичной и мнемонически удобной форме и заключают в себе мудрость, которая при правильной интерпретации может быть реконструирована.

Аристотель с бюстом Гомера кисти "позднего" Рембрандта

— Какие перспективы у этого исследования?

— У нас этот историко-философский сюжет не очень разработан. Я планирую в будущем издать сборник фрагментов аристотелевских сочинений, снабдив его историко-философским комментарием. Вместе со студентами-единомышленниками мы помимо «О философии» прочли «О пифагорейцах», «Об Архите», «О Демокрите», которые я также планирую включить в это издание. Думаю, это станет полезным вкладом в русскую аристотелиану.

3 декабря