Карьера юриста и международное частное право

доцент кафедры гражданского права юридического факультета НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге

о выборе профессии и карьере юриста, о международном частном праве как сфере деятельности и как академической дисциплине.

— С чего начиналась ваша карьера?

— У меня в семье не было юристов: родители инженеры, жители Екатеринбурга, работали на Уралмашзаводе. Но к 10–11-му классу стало понятно, что мои интересы ближе к истории и литературе, чем к точным наукам, а в Уральскую юридическую академию как раз требовалось сдавать историю, литературу и русский язык. Соответственно, я решил, что, видимо, буду юристом, не имея еще никакого понятия о том, что такое юриспруденция и чем занимаются юристы. Сдал экзамены и поступил в УрГЮА на факультет, который назывался Институт внешних экономических отношений и права. Сейчас я ничем другим не хотел бы заниматься, то есть не разочаровался в профессии ни на секунду.

В институте мне нравился предмет «теория государства и права» и вообще гражданское право, и по окончании специалитета я пошел в аспирантуру на кафедру гражданского права. Три года учился очно, тогда же начал преподавать. Год проработал в Институте частного права. Это научное учреждение, созданное на базе уральского филиала Российской школы частного права, которая находится в Москве. Там мне повезло пообщаться с Сергеем Сергеевичем Алексеевым, светилом российской юриспруденции, одним из авторов Конституции РФ, самым известным человеком в уральской цивилистике. Директор института Сергей Аркадьевич Степанов был моим научным руководителем в аспирантуре. Спустя три года я написал диссертационную работу, еще через год защитился и остался преподавать на кафедре гражданского права в УрГЮУ, — на тот момент академия уже стала университетом.

Параллельно я работал в бизнесе, сначала в небольших компаниях, а в 2010 году по окончании аспирантуры меня позвали в крупную компанию в Екатеринбурге. Там я занимался внешнеэкономической деятельностью: и экспортными контрактами, и импортом оборудования, и иностранным корпоративным правом. В 2016 году я переехал в Петербург, а в 2019-м устроился в питерскую Вышку, на кафедру гражданского права и процесса. Но я продолжаю работать в коммерческом секторе, а по субботам преподаю международное частное право (МЧП) студентам. И я считаю это одним из своих достоинств, что я не только знаю теорию МЧП, но могу и примеры из жизни приводить.

С одной стороны, международное частное право бывает нелегко преподавать, потому что эта отрасль права ориентирована на внешнеэкономическую деятельность. Контракты, выбор применимого права, особенности исполнения сделок, признание иностранных судебных решений — это достаточно интересная сфера, но она узкая. Много юристов, занимающихся корпоративным или уголовным правом: судами, банкротствами, налоговым правом — более прикладными вещами, более понятными. Внешнеэкономической деятельностью занимается не так много юристов и не так много компаний в России, особенно сегодня. Кроме того, в России не так много специалистов именно по международному частному праву. Часть юридических фирм, консалтинговых компаний, которые занимались МЧП, — крупные иностранные фирмы, и они ушли из России. Российские фирмы занимались этим направлением почему-то в меньшем объеме, а практиков, которые при этом и преподавали бы, еще меньше.

С другой стороны, по сути, МЧП — это то же гражданское право, только иностранное: те же самые договоры, контракты, сделки физических и юридических лиц. И, как и гражданское право, оно не сильно зависит от политики: в отличие от публичного права, тут нет государств, высоких договаривающихся сторон. У нас коммерческие отношения, а они обычно более прочные. Поэтому, невзирая на всякие политические пертурбации, международное частное право сохраняет свою актуальность. И в этом плане мне проще, чем представителям более политико-ориентированных отраслей права.

— В чем специфика международного частного права как дисциплины? Ее отличие от корпоративного права, например?

— Как я уже сказал, международное частное право — это, по сути, то же гражданское право. Но оно осложнено какой-то иностранной чертой, которая придает ему свою специфику. Проще всего это показать на семейном праве. Например, одно время было модно выезжать и заключать браки за границей: поехать в Париж, потому что романтика, или в Чехию, потому что Прага тоже красивый город, или на Бали, потому что хочется на пляж. И возникает вопрос: брак, заключенный в Праге, во Франции или на Бали, будет ли признаваться в России? Бывают интересные казусы, связанные с тем, что в разных странах разный брачный возраст. В России по общим правилам брачный возраст наступает с 18 лет, иногда он может быть снижен до 16. А в Испании, например, брачный возраст раньше составлял 12 лет. Может ли условная 15-летняя испанка выйти замуж за гражданина России? Должны ли этот брак зарегистрировать? И что с таким браком будет дальше?

Недавно шел бракоразводный процесс, когда какой-то олигарх разводился со своей женой и делил имущество. А у него имущество и в России, и в Швейцарии, и в Испании, и в Великобритании. Где разводиться, кто будет определять этот режим имущества? Когда имущество находится на территории РФ, российский суд все разделит. А если имущество в разных странах, как быть? Аналогичные проблемы возникают с наследованием, если умирает обеспеченный человек, у которого есть имущество в разных странах: банковский счет в Швейцарии, яхта в Италии, дом во Франции. Что делать в этой ситуации?

Примеры из брачного права просто более наглядны, но вопросы возникают и в других сферах. Приезжает, например, японец, в Россию и хочет купить автомобиль во Владивостоке. Ему 19 лет, по российскому праву у него полная дееспособность, потому что любой россиянин с 18 лет может заключать сделки, а в Японии дееспособность наступает, предположим, с 21 года, и в Японии он бы не смог эту машину купить. Может он купить эту машину в России или нет? Или, например, сейчас развита интернет-торговля. Можно купить товар в заграничном интернет-магазине, а потом окажется, что товар некачественный, что-то там не работает. И на каком праве, в какой стране вам надо иск подавать? Можно ли, например, ссылаться на российский закон о защите прав потребителя или нельзя?

Это бытовые примеры. А взять крупные контракты. В чем сложность международной купли-продажи, когда товар едет из одной страны в другую? Если мы везем товар из Петербурга в Москву, то понятно, что сделку регулирует российское право, Гражданский кодекс. А если у нас контракт с Китаем и мы везем товар в Россию, скажем, из Шанхая в Петербург? Какое право здесь регулирует отношения — китайское или российское? Как раз международное частное право эти вопросы решает. Есть определенные коллизионные нормы, согласно которым стороны могут выбрать любое применение права в договоре. А могут не выбрать. Если не выберут, тогда общим правилом применяется закон продавца: если товар продается из Китая, значит, китайский закон. А если продавец находится за границей, но всё исполнение сделки связано с иной стороной? Например, товар едет по факту из Владивостока в Петербург, и все расчеты производятся в рублях, и иностранный элемент сделки только в том, что товар, который продается, изначально находится в Китае. В этом случае скорее будет действовать российское право, потому что наша сделка более прочно связана с РФ. Но эту тесную связь нужно каждый раз искать, а искать ее можно по-разному. То есть нужно понять, какой правопорядок будет регулировать наши отношения в каждом конкретном случае.

Предположим, мы решили, что у нас договор регулируется китайским правом. А может ли покупатель пойти в российский суд? В моей практике был случай, когда бизнесмен купил партию компьютеров в Китае, а компьютеры не приехали. Он пошел в суд. А можно ли в этом случае идти в российский суд? Как российский суд будет применять китайское право? Там же российский судья сидит, с российским образованием, он же китайское право не знает, он и не должен его знать. Гражданский кодекс РФ в разделе МЧП описывает то, как российский суд будет применять иностранное право.

Сейчас возникает много вопросов с санкционным регулированием, касающихся влияния введенных западными странами антироссийских санкций на нашу жизнь. Но главная особенность МЧП, главная его сложность в том, что на одни и те же отношения здесь претендуют два или более правопорядка. Они могут претендовать отдельно, когда каждая сторона говорит: это не мое. Но чаще бывает, что каждая из сторон говорит: нет, это мое, я решаю.

— В чем специфика международного права как академической дисциплины?

— Формально международное частное право — это российское право, та же специальность 12.00.03, что и гражданское право, предпринимательское право, семейно-жилищное право. И, в общем, статью по МЧП ты пишешь так же, как статью по любой отрасли российской юриспруденции. Сравнительно с классическими отраслями российского права МЧП больше внимания уделяет иностранному законодательству. Но это зависит от того, считаешь ли ты, что иностранные правовые нормы входят в российскую систему международного частного права или нет; на мой взгляд, не входят, но это вопрос дискуссионный, можно спорить. Обычно в статьях по МЧП большой сравнительно-правовой элемент. Одни и те же институты по-разному работают в России и во Франции, в Германии. Или, например, в английском праве есть такой инструмент, как заранее оцененные убытки, а у нас нет. А почему, а как без этого? Или, например, конструкция договора. В российском праве одно понимание договора, а в английском праве другое, и сравниваешь: а чем отличается, а почему?

Кроме того, для нас важно знание иностранных языков, потому что приходится смотреть не только российские законы, но и законы других стран. Вообще, право национально, то есть юрист всегда знает право своей страны. А МЧП дает возможность немножко заглянуть за горизонт и посмотреть на чужое право. От этого ты иностранным юристом не станешь, но кругозор у тебя расширится. И как раз за счет этого ты можешь взглянуть чуть-чуть шире на проблему, чем обычный специалист по российскому праву. Но это очень условно, потому что можно и по классическому корпоративному праву сделать сравнительное исследование особенностей управления в российском юридическом лице и во французском юридическом лице, и такие компаративистские исследования часто пишут.

— Как выглядит профессиональный успех в области международного частного права?

— Это вопрос про то, как выглядит профессиональный успех юриста вообще независимо от отрасли права: каждый определяет сам для себя, к чему стремиться. Кто-то хочет стать судьей, кто-то большим ученым, кто-то партнером в крупной фирме, которая занимается коммерческими арбитражами и зарабатывает на этом много денег, а кто-то предпочтет академическую карьеру. Раньше российскую профессуру по МЧП приглашали участвовать в коммерческих арбитражах, в основном западные страны. В Англии, в Голландии такие прецеденты были, наша профессура ездила туда и выступала и в качестве арбитров, и в качестве экспертов. Сейчас из-за политических причин с этим стало сложнее. Но есть арбитражи дальневосточные, сингапурские, гонконгские, которые, по идее, тоже могут это делать. То есть представление о вершине профессии субъективное. Можно академическую карьеру строить, можно практико-ориентированную, можно судебную — все они совершенно разные, и нигде не дают Нобелевскую премию.

— Чем отличается академическая юриспруденция в Вышке от юриспруденции в других российских вузах, от уральской правоведческой школы, например?

— Мне очень нравится в Вышке, и мне очень нравилось в Екатеринбурге. Юракадемия — это моя альма-матер, я там учился, работал, поэтому я очень ее люблю. Но Вышку я тоже люблю. Мне нравятся здешние студенты — очень умные, очень сильные. В Юракадемии тоже сильные студенты, но там выпуск по численности больше, и за счет этого могут попадаться разные ребята: бывают сильные, бывают слабые. А здесь все сильные, и, с одной стороны, это интересно, а с другой стороны, с ними работать сложнее. Они более требовательны, более внимательны, не прощают ерунду, задают въедливые вопросы, находят у тебя какие-то ошибки, неточности, и приходится все объяснять, комментировать. В административном плане в Вышке меньше формализма, она более гибкая, более четко реагирует на потребности и бизнеса, и студентов. Мы все-таки выпускаем не столько ученых, сколько практиков, и эта подстройка к запросам рынка чувствуется. Мне нравится, что Вышка учитывает мои пожелания в плане расписания, что здесь не так много бумажной волокиты, как в других местах. Здесь лучше оснащены аудитории. В общем, учебный процесс в питерской Вышке мне нравится больше.

— А есть разница в содержании образовательных программ?

— Я думаю, некорректно сравнивать то, что я вижу здесь и сейчас, с тем, как обстояли дела в Юракадемии почти десять лет назад, потому что все-таки довольно много времени прошло. По большому счету, содержание предмета примерно одинаковое что там, что здесь. Во всяком случае, мне не пришлось сильно адаптировать свое преподавание к вышкинским стандартам. В Вышке хорошие современные учебные планы, но, возможно, Уральский юридический университет за это время тоже свои программы оптимизировал.

Само по себе международное частное право, как и гражданское право вообще, довольно консервативная дисциплина. Право в принципе догматично и не сильно меняется со временем. Меняется не столько содержание курса, сколько подходы к преподаванию, подача материала.

В Вышке пожестче требования к публикациям, но, опять же, может быть, в Юракадемии сейчас тоже так.

— Что поменялось в международном частном праве как академической дисциплине за то время, что вы в профессии?

— До недавнего времени мы были очень европоориентированны, а в последние годы произошел стратегический поворот на Восток, на Ближний и Дальний. Приходится больше учитывать нормы и положения Сингапура, Гонконга, Китая и приводить студентам примеры из практики этих стран, смотреть на их законодательство. Это одно из наиболее заметных изменений. Кроме того, в связи с введением взаимных санкций вырос вес публичного правового регулирования. Само законодательство по международному частному праву за это время мало поменялось; последние значительные изменения в соответствующий раздел Гражданского кодекса РФ вносились в 2013 году. То есть догма не поменялась, а жизнь поменялась. И приходится адаптировать учебные программы под эти изменения: приводить студентам примеры, связанные не с Европой и США, а с Дальним и Ближним Востоком, из Сингапура, Гонконга, индийского, арабского, исландского права. Я, например, много работал в Чехии и раньше приводил много примеров из чешского права, теперь это не так актуально.

— А на каких языках вы все это смотрите, например китайское право?

— В основном на английском; я могу и на французском, но, на самом деле, английского хватает. С материковым китайским правом я, по счастью, пока еще не сталкивался, а Сингапур и Гонконг используют в той или иной мере английское право, со своей спецификой, но в основе своей оно все равно английское. Поэтому статьи, которые они пишут, обычно можно найти на английском. В юриспруденции значительная часть обучения построена на решении задач, юридических казусов: если произошло то-то и то-то, что надо делать? К примеру, одна фирма подала в суд на другую из-за того-то, как решить это дело? Бывают задачи со швейцарским правом, с немецким, но обычно студенты либо знают эти языки, либо находят переводы нормативных актов в интернете. Для большинства ситуаций английского хватает.

Но, на самом деле, учить китайский перспективно, потому что это долгоиграющая история. Все равно мы во многом переориентируемся на дальневосточное и азиатское право. Это, в частности, касается и третейских судов, и коммерческих арбитражей. Сейчас, например, развиваются арбитражные форумы в Дубае, в Гонконге. Российский бизнес с интересом за этим наблюдает. Поэтому знание китайского, а также арабского будет большим плюсом.

22 апреля